В конце 70-х, к нам, в институт иностранных языков, постоянно приезжали на стажировку молодые люди из разных стран.
Учить русский язык.
Все они жили в нашей общаге в Петроверигском переулке – мрачноватом, сером здании в центре Москвы.
Общага не отличалась от любой другой общаги в мире. И этим всё сказано.
Иностранных студенток там спаивали и ебли, а иностранных студентов просто спаивали.

Мы, студенты старших курсов, оборзевшие от своей значимости (дембеля, бля!!!) частенько заваливались туда с вполне определенными целями и строили юных грызунов гранита науки по полной программе. 

Сделаю отступление и скажу, что я в студенческие годы частенько промышлял написанием заказных рефератов по научному коммунизму (во, как!) для студентов-иностранцев. Такса была фиксированная – 2 бутылки шотландского виски и блок американских сигарет. Иностранцы легко покупали это в своих посольских магазинах или в валютной «Березке», куда доступ советским гражданам был запрещен.

1 сентября, я получил очередной гонорар за реферат, написанный по заказу одного студента-монгола по кличке Чингис-хан. Сука, вы видели когда-нибудь двухметрового монгола? Нет? А я с ним учился. Ещё с весны он мне оставался должен, и сегодня, принес должок.

Где будем пить? В общаге. Надо же отметить начало последнего курса.
Втроем, я и два моих одногруппника, мы двинулись в нужном направлении.

Бабушка-вахтёрша была гречанкой. Уж не помню, каким хуем она оказалась в Москве, может, бежала от власти «чёрных полковников», может ещё почему, но женщина она была добрая и никогда не записывала нас в книгу гостей и не стучала коменданту о гулянках до утра.

«Калиспера!» поздоровались мы с ней на греческом.

«Алкоголики пришли», махнула нам рукой Афродита. «Проходите».

Наш однокурсник, староста 3-го этажа, был рад нас видеть. Ещё бы!
Виски и пиво! Предел мечтаний любого студента!

Выпили мы крепко. Кровь забурлила, мозг настроился на ебливую волну. Студентка из Чехословакии с нежным именем Илона, регулярно исполнявшая по пьяни песни из репертуара Карела Гота, стала предметом моего вожделения.
Пошатываясь и плотоядно поблескивая глазами, я повёл её в никем не занятую комнату, которая называлась «хижина дяди Тома» и располагалась прямо напротив общественной кухни.
В комнате стояла только кровать с матрасом.
Мерзко и пронзительно пискнув, кровать приняла в свои объятия два полумертвых тела.
«Хи-хи», сказала Илона, увидев, что на мне трусы с американским флагом.

В этот момент в дверь постучали.
Иду в трусах к двери. Открываю. Стоит вьетнамец.
«Хули надо?»
«Вачоле?»
«Што бля?»
«Вачоле?»
«Што-што бля?»
«Ва чоль е?», говорит по складам вьетнамец.
«Пашол на хуй!», захлопываю дверь.

Илона лезет в трусы и нащупывает дядю Сэма.

Стук в дверь.
«Блядь! Ну что за ёптваюмать!»
Иду, открываю. Вьетнамец. Но другой, вроде.
«Вачоле?»
«Слушай, муравейбля, што тебе надо, а?
«Чоль!», говорит и улыбается.
«Пашол на хуй!»

Илона продолжает терзать дядю Сэма. Я не могу успокоиться и всё жду, что сейчас постучат в дверь. Хуле, стучат.

«Ну, всё! Щас я им покажу, блядь!»

С торчащим вперёд парусом цвета американского флага иду открывать.
Уже третий вьетнамец, с кастрюлькой в одной руке и пачкой вермишели в другой.
Замечаю, что у него седая прядь на голове. Во, бля! Откуда?

«Ва чоль е?»

И тут я понимаю, что ему нужна соль. «Ва чоль е? У вас соль есть?»
«Ахтыбля, ужин готовишь? Пойдем, помогу!»

Беру вьетнамца за тонкую шею, тащу на кухню. Наливаю в кастрюльку воды, ставлю на огонь. Выхватываю из его рук пачку вермишели и, не открывая, запихиваю в кастрюльку, надавив сверху руками.
Вьетнамец в шоке.
Нагло ухмыляясь, говорю ему, что соль есть вредно, даю пенделя и, щелкнув по носу, удаляюсь.
Самодовольный, мерзкий советский студент.

Илону грыз до утра.

На следующий день, в институте, нас всех собрали и отвели в актовый зал.
Оказывается, у вьетнамцев национальный праздник – день независимости.
Сидим, охуеваем от тоски, слушая со сцены умные речи и поздравления.

«Слово предоставляется, старосте стажерской группы студентов из Вьетнама Нгуену..(хуй помню как там дальше!)», говорит проректор.

На сцену улыбаясь выходит вьетнамец в военной форме, в фуражке, с орденами на груди.

«Наш Нгуен участвовал в боевых действиях во время войны с США, уничтожал агрессоров, посягнувших на свободу его Родины, был в плену, откуда бежал, голыми руками убив несколько американских головорезов.
Он – майор вьетнамской армии, награжден правительственными орденами и медалями за мужество и героизм. Сейчас он учит русский язык, чтобы поступать в военную академию в Москве».
Бурные аплодисменты. Вьетнамец снимает фуражку и подходит к микрофону.
Я вижу седую прядь на его голове и…

«Ва чоль е?», проносится в моем похмельном мозгу и ужас, мелкими холодными мурашками покрывает спину…

«Никогда не обижай слабого – он может оказаться сыном тигра», говорил мой друг Нгуен, когда мы пили пиво в общаге и вспоминали, как я учил его варить вермишель…