Завтра начинается осенний призыв в армию.

Сейчас мне, да и многим моим друзьям, до этого совершенно похуй. Кому-то уже 27, кто-то отмазался, откупился. Единицы - отслужили. Некоторые даже остались после этого живы. А вот в 1998 году каждую осень и весну надо мной и моими друзьями нависала нехилая такая угроза быть забритым в солдаты, от которой мы всячески убегали.

Я тогда работал в казанской газете "Молодёжь Татарстана". А друг мой был дважды призван. И оба раза оттуда бежал. Один раз из призывного пункта слинял, получив там изрядных пиздюлей, а другой раз спрыгнул с поезда под Читой и добирался всяко до Казани. И вот как-то приходит ко мне этот друг в гости.  

-- Уйский, - говорит, -- а, Уйский. А у меня тестер есть. Хороший, блять, тестр, вольты мерит, амперы и килоомы. Хошь, продам?
-- Хочу, - отвечаю. -- Дорого ль просишь?
-- Да за литр отдам!

Сделка мгновенно состоялась, и я стал обладателем тестера, а друг - литра водки. Сидим дальше, папиросы курим.

-- Уйский, -- говорит опять друг, -- а, Уйский. А у меня литр водки есть. Выпить не желаешь?
-- Отчего ж, -- говорю, -- с хорошим человеком-то и не выпить. Наливай.

Стали мы выпивать. И в процессе выпивания, взял я интервью у друга. Про то, как он из армии бегал. Текст привожу под катом - полная перепечатка газетной статьи. На самом деле, рассказ занимал три 90-минутных кассеты и изобиловал весьма красочными языковыми оборотами. Но газетный формат, сами понимаете. Почитайте, интересно, на самом деле.

--------------------------------------------------------------------------------

Армейской мясорубке не давай себя рубить.

Интервью с беглецом из армии.
Газета «Молодёжь Татарстана», 12 февраля 1998 г.

Краткая предыстория. Есть такая штука – армия. Есть такие чуваки – они от неё бегают. Одного такого мы раскрутили на повествование о своих приключениях. Текст приводим с некоторыми сокращениями.

-- Конкретно из армии я сбегал всего один раз, и один раз – из сборного пункта. Что мне позволило оттуда утечь, когда это было? Дай Бог памяти, летом 95-го. Дело было так. Значит, я припёрся туда к 8 часам, проводили меня в эти ворота, ручкой я всем сделал, постригся… Ты понимаешь, в чём дело – я постригся, но с боков только – не знаю, что меня подвигло на этот шаг – может, количество выпитой водки, легкомыслие ли своё или, может, просто понт, гонор, но ирокез у меня получился совсем не уставной. Надел свой самый лучший парадный прикид, причём самый заплёванный-заблёванный, самый рваный – в армию не уходят в приличных одеждах. Сижу, короче, за оным заборчиком. Ходит там майор, временами называет фамилию и говорит, куда ехать. Забавно наблюдать, как призывники фигеют: «Как туда, нам ведь сказали в военкомате, что, дескать, в гражданскую оборону поедем, а нас в Самару…» А ни фига. Майор сказал – в Самару, значит, едете в Самару. И не мочите мозги, теперь уже вы тут права никакого не имеете. Проторчал я в сборном пункте целый день, много чего понаблюдал. Забавный момент – пока ещё для майоров никаких дел нет, призывники маются ерундой. А ерундой призывникам маяться, очевидно, не положено. Дали, короче, всем в руки по метёлке: «Метём плац!», на котором мусора-то и нету. На сём опёка о призывниках и закончилась.

-- А, кстати, сам пошёл или привели? И сколько повесток проигнорировал?

-- Повесток, дай Бог памяти, не меньше пяти. А в одно, не скажу прекрасное, утро, нагрянули правоохранительные органы, отвезли поначалу в отделение. Меня, как особо опасного преступника, приковали наручниками к скамейке. Потом меня изрядно напугали всяческими санкциями, мол, будет заведено уголовное дело. Но на практике, как я понял, такие дела не заводятся, просто человека в армию пихают. Мне грозили тремя годами. Напугали меня, думаю, ну, впёрся – так впёрся. Ну, в общем, помёл я плац, посидел, а потом стали наблюдаться вещи менее приятные. Пока меня ничего не касается. А происходят там вещи довольно неприятные. Представь себе ситуацию. Гопники мгновенно друг с другом корешатся, находят, чем удолбаться, выпить и начинают просто шустрить. Какого-нибудь районного парнишку, обыкновенного такого, добродушного сельского паренька начинают очень грубо щемить. Даже на улицах такого не наблюдается, как там. Наезжают с целью отобрать имеющиеся деньги – а тем, кто из районов, обычно много денег дают – отнять имеющуюся с собой еду и просто унизить, оторваться. Мне тогда стало просто страшно.

Насытившись районными парнишками, внимание обратили и на меня. А ты, мол, откуда. Подходят не агрессивно, почву прощупывают. Часам к двум загоняют нас в некий актовый зал, показывают фильм «Замужем за мафией». Никто не смотрит, а гоп-стоп усиливается. Я засыпаю, и будит меня толчок в плечо: «Профессор, вставай. Пойдём, есть разговор». Встаю, что там, уже никуда не денешься, не убежишь никуда. Заходим в толчок, прогоняют мне стандартный набор: деньги есть? – нет, жратва есть? – нет. И начинается банальный быдловский наезд – и выглядишь ты как-то не так. Дело заканчивается дракой. Сначала мне предлагают драться один на один. Никуда не денешься, приходится. Вызвался один доброволец. Мне было всё равно с кем, я знал, что один чёрт – живым я отсюда не вылезу. Этого человека, в принципе, я побеждаю, но в ряд становятся ещё трое, меня грубо заваливают, пинают ногами и из толчка я выхожу с совершенно синей харей и шишковатой башкой. В этом же толчке меня и бреют наголо. Привели какую-то тётку, которая и сбрила весь ирокез за три тысячи, которые гопы сами и заплатили.

Опять же я был несколько неприятно удивлён, узнав, куда я еду. Обещали мне учебку ВВС. Это такое место, где призывники после присяги отправляются в так называемый учебный полк, а при успешном окончании им присваивается звание сержанта, и они направляются в боевое подразделение. Место это относительно неплохое. В учебке служат призывники одного призыва, и дедовщины по большому счёту нет. Правда, потом я узнал, что всё это – байки…

Ощущение паршивое – сидишь, вроде бы, в той же Казани, за забором ходят люди, а ты ограничен этим банальным забором и себе не принадлежишь. Давит очень сильно. Тем временем команды формируются, людей увозят на вокзал. А меня и ещё человек 30 всё ещё держат. К пяти все отправки уже закончились, и я получил увольнение на ночь. Паспорт мне вернули, и «военник» тоже был, хотя и без заветной печати «НЕ ГОДЕН». Ощущение – я выхожу за ворота – О! Посоветовал бы каждому испытать. Землю я целовать не бросился, но был такой пофигизм… Да, свобода, ну, свобода, ну и что? Завтра опять придётся сюда идти, испытать в течение дня то же самое. Я иду по улицам. Весь прикид собственной кровью закапан. Смотрю на людей, смотрю на улицы. Деревья, значит. Кстати, на территории сборного пункта нет ни одного деревца. Голый асфальт. Плац. Ряд скамеек.

А освободившись, я подумал: «А … оно всё конём», - как говорил мой знакомый. Думаю – не пойду. И не пошёл. Полгода болтался, зимой прислали всего одну повестку, на которую я и забил. Летом 96-го пришли ещё пара повесток, а к осени стали повестками долбить основательно. Раза два в неделю. Я уже осмелел, море мне по колено, самолично армию я наколол – не пойду. Повторяется классический вариант – менты. «Ну что, родной, служить не хочешь? Пойдём…» Ведут меня в военкомат, где подполковник доверительным тоном говорит, что КГБ дало санкцию на отправку меня в погранвойска – войска КГБ.

Это оказалось чистейшей правдой. Хотя про то, что КГБ занималось моим делом, кажется, подполковник, всё-таки насвистел. Ну, думаю, от судьбы не убежишь. Опять собрал вещички. Пришёл утром на сборный пункт изрядно пьян. Пару раз бегал блевать в толчок. Часа в четыре оперативно погрузили на автобус уже безо всяких разговоров, в поезд посадили и поехали. Ну, всё, думаю. Везут на российско-китайскую границу. В нашем вагоне в Читу ехало две команды - погран и ВВ (внутренние войска). И вот у ВВ-шников творились вещи, ещё более гадкие, чем я испытал летом 95-го. Попадались типичные бандиты, и пошёл уже натуральный зоновский прессинг: «Сейчас по кругу пойдёшь», слышно мордобитие. Через 5 суток добрались всё-таки до Читы. «Военника» пока не давали. А с паспортом случилась такая чудная вещь – его не отняли. Отвезли нас на грузовиках в какую-то часть, загрузили в спортзал и стали распределять. Я вышел покурить, и сержант из группы сопровождения, вдрызг пьяный, счёл меня за наркомана.

-- Покажи вены, -- говорит. Засучил рукава, показываю. – Полностью раздевайся!

Нет уж, думаю, это уже слишком. А сержант оказался чемпионом Улан-Уде среди юниоров по боксу. И мне от него досталось изрядно. Служить я, блин, ещё не начал, а морду бьют уже второй раз. Е этому действию с удовольствием присоединяется парочка казанцев, будущих сослуживцев, с которыми ехали вместе в поезде.

Распределили меня в Приаргунск. Везут на поезде. И тут меня хватило: «Куда я еду? Зачем я еду? Зачем мне это надо? И нужно ли это кому-нибудь вообще?» Что это? Насильное отчуждение от родных мест. Пребывание там, где тебе быть не хочется. Исполнение того, что ты лично своим долгом не считаешь. Глубочайший прессинг со стороны дедов, гопов или старших по званию. Принимаю решение – а, будь что будет, уйду. Остаётся только порадоваться редкому совпадению – паспорт у меня есть, и – о, чудо! – дверь вагона оказалась открытой. Обычно сопровождающие эшелона дверь просто закрывают. Вблизи какой-то очень глухой станции я говорю какому-то пареньку, с которым мы вместе ехали: «Я ухожу. Если у тебя есть деньги, просто дай. Там они тебе не понадобятся, а мне они очень нужны». Паренёк из района, даёт мне 100 штук, не веря в мой успех, но желая мне удачи. И вблизи какой-то забайкальской станции я с ходу слетаю с поезда.

Первым делом купил билет до Читы. 15 часов торчал на этой станции, общался с местным населением, которое меня по мере сил прикармливало. Приехав в Читу, даю телеграмму маме – прошу денег. Звоню друзьям-знакомым. «Выручайте, денег шлите, надо». Вид у меня довольно потрёпаный. Неоднократно мною интересуется местная милиция, которой я показываю паспорт и рассказываю легенду, что, дескать, ехал к родственникам, по пути ограбили, избили, остался паспорт. А народ там сибирский, суровый, причём на вокзале очень большой процент составляют люди, возвращающиеся по справкам из зон. Один раз очередной сменный наряд милиции, заподозрив неладное, потащил меня в отдел. Я рассказываю свою легенду – мне явно не верят, хотя и придраться вроде бы не к чему. Один особо врубастый мент спросил: «А не свалил ли ты из армии?». Душа в пятки: «Да как же, у меня же паспорт, не может быть у человека, призванного в армию, паспорта!» Приводят меня в комендатуру. Сидит там скучающий лейтенант. Вот, говорят менты, похоже, этот из армии ушёл. Давай-ка его проверим. А скучающий лейтенант в ответ: «Да вы что, как я его проверю, у нас таких сведений нету». И с миром меня отпускают. Иду, неистово крестясь.

Однажды меня с этого вокзала ночью выписывают за то, что я имел неосторожность там покурить. Дошёл до ближайшего открытого товарняка, встретил там двух каких-то людей, тоже не местных, приезжих. Народ простой – знакомимся, мне наливают. Один говорит: «Эх, если бы была отвёртка! Были бы сыты и пьяны. Счётчики в подъезде сниму и толкну. У меня уже каналы отлаженные». А мне, выпивши водки-то, и море по колено – пошли, мол, и без отвёртки. Приходим в какой-то подъезд, я стою на шухере, а мужик просто выдирает счётчик.

Когда гаснет в квартире свет, слышу, как открывается дверь, и голос обещает сдать нас. Ну, думаю, не хватало только в криминал вляпаться. Быстро-быстро на улицу. Мужик, может, и впёрся. На улице, согласно вокзальному термометру, 42 градуса. Пошёл опять на вокзал и наутро прихожу на почтамт, показываю паспорт, и – о, опять чудо! – есть мне перевод, матушка собрала оперативно. Уже, как белый человек, купил билет. Денег хватило только до Перми. В интересное время я уезжал. Сижу на вокзале голодный, а в это время – 31 декабря. Я сижу и думаю о жареной курице, салате оливье, вине и водке. Смотрю по подвернувшемуся телевизору «Иронию судьбы». И когда я уезжал из Читы, там уже 3 часа как наступил Новый год, а в Казани он должен был наступить только через 3 часа. Как добираться от Перми, я не знаю, а денег уже нет ни копейки. Мне повезло. Со мной в одной плацкарте ехал отставной майор, служивший в Афганистане. Он каждый вечер заливал своё горе изрядным количеством водки – вот-де, я посылал на смерть ребят.

Как я понял по его рассказам, он однажды отказался выполнить приказ, применив оружие к вышестоящему по званию. Отделался всего-навсего отставкой. Этот мужичок меня прикармливал, по утрам посылал в вагон-ресторан, а сдачу оставлял мне. К Перми у меня набралось тысяч 35. Там я купил билет до Ижевска в общем вагоне. И в это время меня разбила простуда – температура градусов под 39. Из последних сил я купил на 3 тысячи некий косорыловый газированный напиток и пил его на верхней полке. От Ижевска был пригородный поезд до Кизляра, но состоящий из плацкартных вагонов, и у каждого стоит проводница и пускает только по билетам.

-- Тётенька, пожалуйста! Пожалейте! Я больной, голодный! -- совершенно искренне из меня пёрло…

-- Нет, не могу, извини, нас ревизоры за это отымеют. А хотя, вон идёт комендант поезда, с ней поговори. Комендант сразу, не слушая меня, говорил проводнице, чтоб посадила до Агрыза. Залез в этот пригородный, думаю, может, в багажный ящик под первой полкой залезть. Будь, что будет. И никто меня не ссаживает. Так доехал до Кизляра. И – о, чудо! – там прямая электричка до Казани через Вятские Поляны, которая ходит раз в сутки, и она должна была прийти всего через полтора часа. Обыкновенная казанская голубая электричка. В районе Шемордана входят контроллёры, которые смотрят на меня, ничего не говорят и переходят в другой вагон. Так я и приехал в Казань.

Это было 5 января, 15:40. Прыгнул с Читинского поезда я рано утром 30 декабря. Слез в Казани, пошёл к своему другу, захожу, смотрю – там новогодняя ёлка стоит, остатки какой-то новогодней пищи. Меня просто пробило на тихую истерику – не то, чтобы я заплакал, а просто обхватил голову руками и долго-долго сидел. На следующее утро оклемался, пришёл домой. Матушка вся – ох-ох – испереживалась. Не помню, что она сказала, но она меня ни на йоту не осудила.

Чем мне это событие в жизни наиболее запомнилось: не какими-то переживаниями, а цепочкой невероятных совпадений. Во-первых, у меня не отняли паспорт. Во-вторых, сослуживец дал мне денег. В-третьих, дверь в вагоне была открыта, хотя сопровождение обязано не спать и всё это дело контролировать. В-четвёртых, меня ни разу серьёзно не забрали в милицию. В-пятых, вляпавшись в подъезде в криминал, я вышел сухим. В-шестых, деньги пришли на следующий день после приезда в Читу. В-седьмых, попался такой душевный человек, который меня кормил, и даже денег осталось. В-восьмых, меня в Ижевске на халяву посадили в поезд. В-девятых, мелочь, конечно, меня не ссадили в Шемордане. Это меня до сих пор поражает и удивляет, и даже не знаю, чему это приписать. Не иначе, как охрана свыше. Есть такая поговорка: в первый раз – случайность, во второй раз – совпадение, в третий раз – наступление. А тут – девять благоприятных совпадений.

Впоследствии матушка, забеспокоившись, повела меня в военкомат и поставила там всех в известность, чт я в Казани, чтобы меня не искали в Чите. Ведь сержанты из сопровождения несут большую ответственность за сохранность призывников в поезде. Конечно же, им вставили. В военкомате обматерили лучшим образом. А я в это время слушал и думал – несите, что хотите, мне пофиг, что вы говорите, мне не обидно. Главное, я здесь, захочу, пойду к друзьям, захочу – налью себе дома чайку, захочу – поем, захочу – не поем, захочу – посплю, захочу – не посплю. Захочу – сделаю, что захочу.

Можно приписать отсутствие некоей самодисциплины, но всё-таки, как человека свободолюбивого, меня не радует, когда мне приходится делать то, что мне приносит очень большие неудобства.

Резюме их было таково: особо не радуйся, пойдёшь следующим призывом, сиречь, летом 97-го. А летом я взял, да и в университет поступил. Правда, через семестр опять вылетел. Дело в том, что грядёт апрель 98-го. Вывод – господа, как хотите воспринимайте, но добровольно я туда не пойду.

А есть такие, какие идут добровольно (дескать, вот, мужчинами станем), и нельзя судить их строго. Дисциплине тебя там не научат, а жестокости – точно. Сейчас спрашиваю людей, служивших в армии, они говорят мне: если есть возможность, не ходите – делать там нечего.

Велика у человека вера в чудо.
--------------------------------------------------------------------------------

В 98-м году его не забрали. Бегал, тусовался по флэтам, потом проебал паспорт и переехал. Не забрали и поныне. Сейчас живёт себе нелегально в доме под снос, водку пьёт да музыку пишет.

А за статью мне гонорар дали увеличенный. Аж на два литра хватило.