Плац, на плацу – рота в пятьдесят два человека. Техническое обеспечение: ремонт двигателей, КПП, подвесок, а также вооружения, гидравлики, оптики, всего того, что встречалось в танках того времени.

Перед ротой – командир. На его плечах – капитанские погоны. Один просвет, четыре маленькие звезды. То есть, до генерала далеко, и сам капитан об этом знает.

Он не любит стоящих перед ним солдат, и те отвечают ему взаимностью, которую пока не могут, как он, проявлять внешне. Им приходиться сдержанно смотреть, как этот офицер высокомерно тире высокопарно объясняет им основы пожарного дела.

Эти 52 неожиданно возмужавших человека в возрасте от 18 до 20-ти лет должны были тушить пожар, ежели таковой возникнет в их части, своими огнетушительными силами, до приезда специализированной команды. Сиречь, настоящих пожарников в костюмах, с брандспойтами и баграми. Солдаты эти уже не один раз тренировались в этом почетном деле, несколько раз сбегав кросс на дальнее КПП за огнетушителями и учебно потушив учебное возгорание в своей роте. А теперь они выдохлись – за сегодня они набегали более двадцати
километров – до КПП было 3 км, а установить огнетушители ближе никто не считал нужным – есть приказ, и все. 

И вот они теперь они наблюдают, как офицер (который, конечно, не бегал вместе с ними, а стоял с секундомером) презрительно-отвратно сообщает им свои глубокие антипожарные знания. Конечно, каждый из них уже много раз слышал всю эту полезную информацию, но деваться им некуда.

Капитан смотрел на своих подчиненных с унылым, кислым лицом. Что может это быдло понять в его светлых наставлениях? Как они, микробы неродившиеся, могут оценить его чудесные идеи? Да кто они, эти недоноски, стоящие перед ним, офицером Советской Армии, желающим воспитать в них настоящих людей? Еще не раскрыв свой величавый рот, он уже понимал, что его высокие потуги бессмысленны – они же ничего не поймут. Но он вздохнул, собравши волю в кулак, и начал. Надо же было нести свет просвещения этим нелепым комкам
живой материи, надо же было выводить их из хаоса в светлое будущее.

– Вот это – огнетушитель. – Все внимательно посмотрели на красный огнетушитель, что стоял перед капитаном на вылизанном сухими от усталости солдатскими языками асфальте.

– Первое, что вам нужно знать, – офицер закрыл глаза, преодолевая желание бросить огнетушитель в кого-нибудь из солдат, – это то, что у огнетушителя должна быть чека. – Он приподнял проволочную чеку двумя пальцами над собой. Кривя губы от понимания того, что невозможно этим идиотам вдолбить простые, но чистые истины, он продолжил. – Этой чекой вы должны прочистить сопло (на его лице отразилось «Господи, откуда они могут знать и это сложное слово?») огнетушителя перед использованием. Сопло! – почти крикнул он, –
Находится! Вот здесь! И вы его чистите! Вот так, смотрите, – и он провел эту сложнейшую операцию, сравнимую разве что с операцией на спинном мозге. Засунул проволочку внутрь дырочки и пошевелил ею там.

Солдаты молча смотрели на это представление. Они хотели: спать – сейчас, и домой – всегда. Ноги отваливались после трехчасового бега с проклятыми огнетушителями.

– После того, как вы прочистили сопло, вы можете приступать к тушению пожара. Внутри огнетушителя есть колба и раствор пенообразователя. Но только ручкой, товарищи солдаты, штатной ручкой можно привести в движение иглу, которая разобьет колбу, и начнется сложная химическая реакция. – Он говорил медленно, надеясь, что так знания вольются лучше в головы солдат, солдатам же хотелось спать все сильнее от его пауз. Они практически и спали стоя. Помните сказку «Почему заяц спит с открытыми глазами»?

– Реакция, в результате которой повысится внутреннее давление и пена выйдет наружу через сопло, предварительно прочищенное вами. Но! – он поднял палец. – Мне часто приходится видеть на наших учениях, как некоторые придурки, насмотревшись фильмов, думают, что можно привести огнетушитель в рабочее положение, просто перевернув его вверх ногами и ударив по земле. Жалкие и совершенно бессмысленные действия, – офицер, пожав плечами, возвел глаза ввысь, призывая небо в свидетели своих слов. – Кому такое может прийти в голову?

Солдаты смотрели на него и желали ему самых страшных египетских казней, но небо пока не посылало им ответа. Отпусти нас, сука, мы устали, читалось в их глазах. Но они хорошо знали свой ротный подарок, поэтому им нельзя было надеяться на послабление. Оттого они грустили молча, с тихой ненавистью глядя на слугу царю и отца солдатам. Отец тем временем вошел в раж, и постарался продемонстрировать, как именно иные люди с ограниченными умственными способностями бесплодно надеются на срабатывание пожарного средства. Он перевернул его и стал бить об землю. – Вы видите? – восклицал он. Бэмц. При каждом слове он бил огнетушитель оземь: бэмц, бэмц. – Ничего не происходит, потому что так он никогда…

И тут огнетушитель сработал. Сопло было развернуто к капитану, и струя некрасивой ржавой пены в огромном количестве мгновенно вылилась на него. Он отбросил неожиданно сработавший хитрый предмет, но тот повел себя, как настоящий военный огнетушитель – несмотря на свою брошенность, он фигачил нехилой струей прямо на ротного. То подбежал и пнул обидчика ногой, струя развернулась в нейтральном направлении, и понемногу сдохла, затихла.

Мой любимый моторист Юра, который и рассказал мне эту историю, сказал, что радости солдат не было предела. Буквально каждый из них прикрыл с улыбкой на мгновение глаза и подумал о том, что Бог все-таки есть…

Понятно, что всю форму потом нужно было менять, поскольку пенообразователь не отстирывается. Наверное, интересно бы взглянуть на выражение капитанского лица в тот момент. Смесь злобы и смущения. Но, думаю, ни капли осознания того, зачем с ним это все случилось.

Солдаты были, наконец, отпущены восвояси.

В нашей природе заложена странная и интересная штука: человек может быть счастлив от унижения другого. Ты ничтожество, значит, я выше. Мне кажется, что эта гадкая вещь находится в нас для того, чтобы мы сами это осознали и преодолели.

Давно пришло время понять, что мы все – одна семья. Даже больше: человек напротив меня – это я сам. Как мне к нему относится?

Как к себе самому. Если уж не возлюбить этого ближнего, то хотя бы не делать ему того, что ненавистно мне самому. И воспитание должно быть таким, чтобы дети чувствовали это.