Когда я занимался частной практикой, пришлось мне года полтора или чуть более арендовать кабинет в том же помещении, где находилась женская консультация. Там же располагался и абортарий, благо площади и прочие условия позволяли. В качестве препарата для наркоза доктора использовали калипсол. Буквально в первую неделю работы на новом месте я догадался, почему мне с такой охотой предоставили кабинет на их территории.

Дело в том, что один из побочных эффектов калипсола — яркие галлюцинации, схожие с теми, что можно испытать под действием ЛСД. А теперь представьте операционный день (обычно суббота), когда с небольшим интервалом дают наркоз десяти-пятнадцати пациенткам. Присутствие психиатра в соседнем кабинете давало некоторую надежду на то, что увлекательное путешествие сознания завершится в той же точке пространства, откуда начиналось.  

Чаще всего это были полёты — и чаще всего по коридорам и тоннелям, раскрашенным в яркие, насыщенные цвета. Так, у одной дамы это были ярко-жёлтые, ослепительно-белые и непроглядно-чёрные тоннели, пересекающиеся под немыслимыми углами, переходящие один в другой, меняющие уровень и направленность — при том, что движение по ним становилось всё быстрее и быстрее, с одновременным вращением вокруг оси, проходящей через пупок и леденящей всё тело... нащупав эту ось, она попыталась убрать от себя это вращение и холод — в результате засандалила лежавший на животе пузырь со льдом через всю комнату. Ответом были нестройные матюки и реплика «о, ещё одна вернулась в эту долбаную реальность...».

Другая, напротив, плыла по коридорам медленно и крайне осторожно, поскольку чётко знала, что она — это мина, а все эти ярко-красные трубы — это её (той, которая она, только ОНА, КОТОРАЯ НА САМОМ ДЕЛЕ) кровеносные сосуды, и если она вдруг коснётся стенки — то взорвётся, и ТА истечёт кровью, а трубы всё сужались и сужались...

Третья безмятежно парила над горами, и так ей было хорошо, что медперсонал, пытающийся её разбудить, с ходу огребал таких сложных синтаксических люлей, что потом долго жалел об отсутствии диктофона — воспроизвести впоследствии столь заковыристые пожелания и координаты пеших походов не представлялось возможным, а мадам заявила, что она девушка приличная, практически нецелованная и сроду ничего страшнее слова «жопа» не произнесла, как вы такое вообще могли подумать!

Не всем открытые пространства по нраву, и одну из пациенток пришлось в срочном порядке успокаивать — она была СОВСЕМ ОДНА посреди бескрайней раскалённой пустыни, охваченная жесточайшим приступом агорафобии — как выяснилось впоследствии, единственным в её жизни. Больше всего её напугало небо — пронзительно голубое, бескрайнее и грозящее обрушиться и раздавить. А в реальность всё никак не возвращалось и не возвращалось, вот ведь засада!

У следующей дамы особых проблем с пространством не возникало — оно чётко ограничивалось комнатой, в которой она приходила в себя после наркоза. Комната, как аквариум, была заполнена густым воздухом, в котором она плавала, словно рыбка, то взмывая к потолку, то ныряя к самому полу, наблюдая лежащих на кровати женщин. И себя среди них. От себя, лежащей, к себе же, плавающей по комнате, тянулась серебристая пуповина, неощутимая, но прочная. Перед пробуждением было несколько тревожных минут, когда она пыталась попасть обратно в себя, лежащую, и несколько раз промахивалась (персонал снова услышал порцию отборных выражений), но потом всё получилось, и с воплем «ну что, блин, кто тут мастер парковки?!» она открыла глаза.

Галлюцинации галлюцинациями, но самым схожим, буквально стереотипным, был боевой настрой по отношению к мужской части населения, из-за которых они здесь очутились. В целом, если опустить подробности, он выражался в следующем: «Если после всех моих страданий этот редкой породы дятел пенетратор-перфоратор ненужное зачеркнуть — посмеет заикнуться про секс без презерватива иначе как с целью пополнения в семье... да я ему лично все канатики бантиком завяжу!»