Хотел подождать до дня Советской Радиации 26-го апреля, но передумал.
Про хуй и песду почти ни слова. Кому это не нравится – идите впесду.

В далёком и замечательном 1986 году 26-го апреля украинские физики-атомщики решили поставить любопытный опыт на Чернобыльской АЭС. Все дурацкие аварийные защиты, которые мешали им экспериментировать, они отключили нахуй. Хуле, эти защиты только ограничивали полёт их научной мысли.
Эксперимент удался на славу, но вот результат эксперимента превзошёл все самые смелые ожидания. Ебануло так, что вся активная зона реактора вместе с графитовой кладкой вылетела наружу, осев на крыше машзала и прилегающей территории.
На ликвидацию последствий бросили войска химзащиты. Солдатики ходили по территории и практически голыми руками собирали в ведро куски графита, разбросанные по территории. Но оказалось, что от радиации в таких количествах люди мрут словно мухи. Военные люди своеобразны, им свойственно проявлять героизм, замешанный на долбоебизме. Очевидцы рассказывают, что перед началом работ по дезактивации командир части предложил добровольцам подняться на трубу и водрузить на ней, словно на поверженном рейхстаге, красное знамя. Герою был обещан отпуск. И вот молодой здоровый парень полез на трубу (90метров). Когда спустился, ему стало плохо. Увезли в госпиталь, где он и скончался.  

Наконец, у кого-то там наверху хватило ума не гробить молодых парней, проходящих срочную, а решать проблему посредством добровольцев. Чтобы добровольцев было побольше, им было обещано пять окладов на ЧАЭС, командировочные и средний по месту работы. А так как на самые грязные работы желающих всё равно не хватало, на помощь пришли военкоматы. Они забирали военнообязанных на переподготовку и отправляли их «партизанить» на ЧАЭС.
На второй год всей этой бодяги дошла очередь и до меня. Я тогда был очень молодой и очень глупый и успел уже немного поработать на атомной станции. Начальник у меня спросил:
-Хочешь отхватить бабла немеряно?
-Хочу – ответил я.
-Ну, дык пиздуй.
И мы попиздовали, три взрослых дядьки, жадные до денег и один малолетний далбаёб, которым был я. Пулково-самолёт-Борисполь-Киев-гостинница-пьянка. Утром грузимся в автобус и доезжаем до первого кордона. Пересаживаемся в другой автобус и заезжаем в город Чернобыль. Нас переодевают и отправляют жить в пятиэтажку в двухкомнатную квартиру. Заходим в квартиру, а там живут две бабы. Ну, ничего такие, лет по тридцать. Для меня староваты, но мужики радуются:
-О, девочки, вы нас уже ждёте? Заебись Чернобыль начинается.
Девочки борзые дальше некуда.
-Пашли нахуй атсюда, мудаки. Здесь мы живём.
-Ну, это, девочки, можт не будем ругаться, а будем мирно жить вместе?
Девочки непреклонны. Звоним заселившей нас комендантше. Она недовольно ворчит.
-Заебали эти прашмандовки. Сейчас приду и выпиздую их.
Через полчаса появляется и со скандалом их выселяет.
А поздно вечером, когда мы уже спим, звонок в дверь. Прямо в трусах иду открывать дверь, а там двое пьяных ментов. Увидя меня почти голого, они нагло вваливаются в хату.
-А где бабы?
-Да хуй знает, съехали куда-то.
Они нам не верят и начинают шмон, заглядывают в ванную, в туалет, в шкаф и под кровати. Разочарованные уходят. Такая хуйня продолжается целую неделю ежедневно. Тогда мы узнаем адрес, куда съебали бабы и вешаем его на нашей входной двери – «бабы переехали по адресу ……». Но, видимо, не все менты умеют читать, и ночные звонки продолжаются, хоть и значительно реже.
Напрашивается лирическое отступление про баб и нелирическое про ментов.
Баб в чернобыльской зоне было очень мало, только пищеблоки и несколько штук на складах и медпунктах. Попадали они сюда исключительно по страшному блату. А хуле, облучения практически никакого, а бабла вагон. Мужиков же тьма-тьмущая и все хотят ебаться. Поэтому любая боле-менее сносная пелотка начинает себя чувствовать гвоздём программы.

Ментов примерно столько же, сколько и баб. Их задача оперативное патрулирование. В распоряжении целый парк вазов 21013 без госномеров, лишь с большими нарисованными краской номерами на борту, словно у раллистов. Права неограниченны, ответственность расплывчата. И вот целыми днями они катаются на машинах, жрут водку, ибо имеют пропуск на выезд из зоны, и трахают баб. А какая баба откажет менту, если он может настрочить на неё донесение и всё – прощай зона и бабки. Народ с удовольствием рассказывал байку про одну прашмандовку, приехавшую работать на пищеблок. Как она прошла медосмотр неизвестно, но была она слаба на передок, и был у неё какой-то чудовищный триппер. За три дня она заразила им штук пятнадцать ментов и была с позором и разбитым еблищем изгнана из зоны. Народ же признал её чуть ли не мученицей и народной героиней. Ментов отправили в госпиталь на лечение, а потом тоже домой. Облом.
Утром едем до кордона «грязной» зоны, пересаживаемся в «грязный» автобус, на нём до КП станции.
На подъезде к станции стоят пожелтевшие сосны. Это оптимизму не добавляет. Однако один объясняет, что радиация здесь не причём. Причина в отводе подземных течений мимо станции чтобы не разносить радиацию. Вот они и засохли. Но в это как-то не верится.
Первый день на работе озадачивает надписью на входных дверях нашей биндюги: «Если хочешь стать отцом – яйца оберни свинцом». В дальнем углу помещения лежит большой рулон листового свинца толщиной 5мм. В помещении сидят несколько гражданских в станционной робе и несколько офицеров и прапорщиков. Молодой летёха вырубает себе свинцовые стельки. Остальные старательно прячут свои улыбки или отворачиваются чтобы ухмыльнуться. Старлей с румяной круглой мордой полулежит в единственном кресле с закрытыми глазами и грустно, но артистично рассказывает летёхе о своей нелёгкой судьбе в чернобыльской зоне.
-Понимаешь, братуха, для меня уже всё кончилось. За три месяца здесь я облучился насквозь, хуй давно не стоит, а по ночам я свечусь словно гнилушка на болоте. Всё своё имущество я отписал семье, а машину брату. Хули, жизни осталось на две недели. Вот здесь её и дожигаю – денег семье напоследок заработаю, да и стране польза. А всё потому что я вовремя не позаботился о своём здоровье. Вот если бы вырубил свинцовые стельки в ботинки, свинцовые трусы чтобы яйца сберечь и свинцовый бронежилет, всё могло быть по-другому.
На столе лежит свинцовая выкройка больших семейных трусов.
-Кстати, пока не поздно, можешь написать завещание – у замполита есть готовые бланки, он же и заверит.
Летёха с молчаливым остервенением рубит зубилом свинец. В глазах поблёскивает подозрительная влага. Я недолго ахуеваю, глядя на представление, потом мне подмигивают, и я понимаю – это стебалово, хоть и слишком жёсткое. Но летёха оказался сообразительным и уже к концу дня понял, что над ним стебутся от скуки. Настроение его несколько улучшилось.

Задача стояла очень простая – запустить третий блок. Первый и второй блоки работали в нормальном режиме, а вот третий был вполне исправен, но не пускался из-за высокого фона, так как он находился возле четвёртого взорвавшегося. Меня определили на участок дезактивации. Выдали армейский дозиметр ДП-5в с отделением «партизан» впридачу и отправили дезактивировать минуса (отметку «-6 метров»). Пол отметки был зацементирован и фонил до двух ренген из-за вылившейся туда воды из первого контура взорвавшегося блока. Вода давно высохла, а фон остался. Дезактивация выглядела примерно так: Я с командиром отделения, обычно прапором, бегом спускался на отметку, замерял дозиметром фон и показывал прапору наиболее грязные места, а сам бегом оттуда сьябывал. «Партизаны» этот цемент хуячили отбойными молотками, грузили в полиэтиленовые мешки, брали мешки на спину и несли наверх в специальный контейнер. Вот идёт «партизан» с мешком на спине, а ты подносишь из-за угла к мешку датчик от ДП-5 на длинной клюшке, хуяк – мешок фонит два ренгена. Заебись. И бегом сьёбываешь от них подальше, ругая себя за столь беспечное любопытство. У военных была норма – 25 ренген на человека и один индивидуальный дозиметр на отделение – у прапора. Набрал 25 и сразу домой. Прапор же по грязи не тусуется, поставит отделению задачу и идёт в курилку. Пока он набирает дозу в курилке и за пять минут на минусах, «партизаны» носят мешки с двумя ренгенами на спине. Сколько набирали они, всем было похую. Мясо, хуле.
Немного о дозах. Считается что 25 ренген разовой дозы не оставляет заметного следа в организме человека. 50 вызывают лёгкое недомогание. 600 ренген не оставляют шансов на выживание среднестатическому человеку. Никто не спорит что русский мужик существо особенное, которого и литром водки с ног не свалишь. Но 1000 ренген смертельная доза даже для самого здорового русского. Годовая норма для работника атомной станции 5 ренген. Нас, прикомандированных работников с других станций, наебать тут было практически невозможно. По долгу службы мы знали, что это такое и как его избегать, к тому же у каждого из нас были свои индивидуальные дозиметры. Благодаря этому за два месяца командировки я набрал всего 4 ренгена.
Сегодня на минуса привёл своё отделение прапор, переведённый сюда из группы войск в Германии. Отделение вовсю хуярит отбойниками цемент. Всей зашиты на них марлевые намордники, чтобы не глотать эту радиоактивную пыль. Прапор же экипирован по полной. Тут и двойные свинцовые стельки, свинцовые труселя, броня на пузе, противогаз и ОЗК. Двигается еле-еле словно Командор, а смотрится как инопланетянин. Но честный – в курилку не пошёл – остался с бойцами. Опять этот непритязательный военный стёб. Этот прапор был настоко туп, что даже написал завещание у замполита. Замполит мужик с юмором, завещание подписал, оставил у себя, а прапору пожал руку и поблагодарил за мужество. Стебалово продолжалось двое суток.
Май на Украине благодатная пора. Я любил в мае погулять по Чернобылю. Чернобыль небольшой провинциальный городок с двумя десятками пятиэтажек в центре и большим частным сектором. Возле каждого домика сад, где цветущие яблони перемежаются с почти поспевшей черешней, наполняя приторным ароматом окрестности. Сквозь незашторенные окна видны беспорядочно разбросанные вещи, открытые дверцы шкафов. И не понять толи это люди в спешке покидали родные дома, толи мародёры искали свою добычу. А где-то в далеке звучит София Ротару. Иду на звук и выхожу на открытую эстраду, а там зажигает живая Сонечка, причём без всякой фанеры. Халява. Халявы там вообще было много. Местный кинотеатр проводил бесплатные сеансы, жратва практически бесплатная. Вот только водка стоила в два раза больше, и купить её можно или у ментов или у военных. Магазины водкой не торговали – сухой закон. Зато на станции спирта было просто море, он полагался для протирки оборудования от радиоактивной пыли. Вот его то народ и хуярил. Спирт из распечатанной цистерны был хреновым и откровенно вонял резиной, но открыть другую цистерну не давали. Главный начальник сказал – пока эту не выпьете хуй вам, а не новая цистерна. Его разводили с халявным лимонадом или пепсиколой, но запах не пропадал, а по утрам отвратительно болела голова. Халявного пива по утрам уже не было.

Работы нет. Кто-то спит за столами, кто-то играет в шахматы или в шашки. В шашки всех дерёт Феликс, сорокалетний еврей с Игналинской станции. Выясняется что он мастер спорта по стоклеточным шашкам. У нас русские, но ему тока легче – меньше клеток. Как-то к нам заходит прапор хохол с соседнего участка, весь такой из себя и на типично хохлятских понтах.
-Кто тут Феликс?
Ему показывают на мирно спящего за столом чернявого мужичонку.
-Слышь, Феликс, говорят, ты тут всех в шашки дерёшь? Давай-ка сыграем, надеру тебя пару раз.
Феликс не подымает головы.
-Расставляй.
Хохляцкий прапор в некоторой растерянности, но мы ему объясняем:
-Это же ты к нему пришёл, вот и расставляй, если хочешь сыграть.
Прапор с недовольным видом расставляет. Феликс, не меняя позы, бросает:
-Ходи.
Прапор уже злится, но молча ходит. И, наверное, вынашивает планы наказания зарвавшегося Феликса. А Феликс спрашивает у меня, куда он сходил. Я называю ему буквоцифры ходов, он говорит мне куда сделать ответный ход. Партия развивается стремительно и оканчивается полной жопой с двумя сортирами для хохлопрапора. Феликс же так и не поднял головы со стола. Весь красный, прапор молча съёбывает, а вслед ему мы кричим:
-Да ты не стесняйся, захаживай в шашки поиграть.
Два месяца пролетели махом. Купили билеты на самолёт и в Киев. Ждать вылета двое суток. Идём в оперативный штаб «Чернобыль» чтобы расселиться в гостинице. Мест нет. Начинаем скандалить, идём к оперативному дежурному. Оперативный стучит кулаком по столу, и нам выделяют места в отеле Москва с окнами прямо на Крещатик. Сейчас хохлы сменили это гадкое для себя название, переименовав гостиницу в отель «Украина». Находится он на майдане Незалэжности. Вечером мы ужасно нажираемся местной водки и идём гулять по Крещатику, вдыхать ароматы цветущих каштанов. Ментовский бобик резво останавливается возле нас и начинает нас загружать, но мы орём что мы герои-чернобыльцы и нехуй нас трогать. Менты сбавляют обороты и отвозят нас в нашу гостиницу, и просят не шататься по улице в таком виде.
К вечеру немного аклемавшись, я вышел на улицу покурить. Тут же ко мне подходит ахуительная тёлка.
-Молодой человек, проведите меня в ресторан.
-А как я Вас проведу?
-У вас с собой ключ от номера?
-Да.
-Ну, дык покажете его швейцару, и мы с вами пройдём.
-А может прямо в номер? У меня одноместный, телевизор посмотрим.
-Пошли, но это стоит 500р.
-Ты ахуела? 500 рублей это три моих зарплаты. Ты что, проститутка?
-Да.
-Ладно, проведу, тока давай покурим.
И я обнял её за талию. Она не сопротивлялась, даже немного ко мне прижалась. Мой бедный хуй после двухмесячного воздержания нагло пытался порвать штаны, но таких денег у меня не было. В ресторан я её провёл, в благодарность она чмокнула меня в щёчку, и я понуро побрёл спать в номер. Наверное, всю ночь дрочил не смыкая глаз.
Вот такая чернобыльская шняга.