Если кто помнит, в савецком журнале «Крокодил» раньше всякие гневные карикатуры про алконавтов периодически печатали. Ну, там еще такие кривоногие распездяи в ватниках и с висячими красными носами по всяким рюмочным шаройобяца. Обычно еще и с ахуенского роста бутылкой водки в обнимку. Вспомнили? Вот, а Лукич, водитель и бессменный оператор говноотсосной машины N-ского ЖЭКа, палюбасу для этих картин втихаря натурщиком подрабатывал. Причём художнеги его походу еще и приукрашивали, патамушта Лукичев телевизор в обычном состоянии ва-первых хуй в один журнальный разворот поместица, а во-вторых – в типографии уже на втором тираже стопудово красная с синей краски закончились бы.

Работал Лукич практически за идею, ибо зарплату ему давали редко и неохотно, продукцией брать не позволяла брезгливость, а больше с работы спиздить было нечего. Благо частный сектор хорошо выручал – за каждый откачанный сральник Лукич получал стабильную прибавку к бюджету в виде литра-другого шиферно-мухоморовой настойки и среди местной братвы таких же алкашей слыл из-за этого чуть ли не магнатом бутлегерства, у которого всегда можно накатить чего-нибуть такого мозгоразжижающего. Одно время он даже подумывал о расширении бизнеса, для чего пару недель по ночам бегал все по тому же частному сектору и подсыпал в клиентские толчки дрожжи, но в итоге был пойман и жостко пижжен, отчего колор Лукичева еблета сместился вапще куда-то в сторону ультрафиолета, а сам он еще месяца полтора питался строго жидкой пищей, приобретая в эти моменты практически мимикрическое сходство с собственным говнососущим агрегатом. 

Местные маргиналы о наличных деньгах имели весьма смутное представление, из-за чего с похмелья тащили к Лукичу все, что попадалось под трясущуюся руку – от набора уйобищных рыбок из пыльного фарфора, найденных в чьем-то сарае, до пары билетов на кинофильм «Особо опасен», честно спижженых у соседа и принесенных в его дом ранним субботним утром. А кино Лукич в последний раз смотрел лет пятнадцать назад, как раз перед тем как пропил свой выпуклый «Спектр» за пару баллонов модного в ту пору «Рояля», и с величайшим из искусств немного подзавязал. Ну разве что иногда цветные радиопередачи с альфа-центавры перехватывал, если какая бабка с мухоморами переборщит, или там «В мире животных модели насекомые» пару раз видел, когда особо удачно в ебло с ноги выхватывал и в канаве потом отлеживался. Так что билеты были приняты благосклонно, страждущий получил свою порцию аццково пойла и пополз под кровать обезжиривать ласты, а Лукич в попытке побрица нечаянно забацал себе небольшую такую пластическую операцию и чуть не пролетел с приобщением к прекрасному, но все же справился с ситуацией и припесдовал таки в кинотеатр.

Мирно тусующийся в ожидании премьеры очередной «Мумии» народ нехуйово перегрузил воздухоочистительные системы развлекательного центра, когда в проеме главного входа в свете уличных фонарей возникло перебинтованное кривыми руками ебло нашего героя, с торчащими из-под окровавленной марли клочками газеты «Гудок» за 89 год, обряженное в брюки клеш и сатиновую рубаху в молдавских узорах и с песдец каким широким воротом. Ситуацию ахуенно усугубил еще и концентрированный духан, пропитавший Лукича практически насквозь и пробивающийся даже через пару вылитых на него флаконов «Тройного» одеколона. Сходство с мумией Лукичу придавала еще и манера его передвижения – с вытянутыми вперед руками и методичным щолканьем скворечника о выступающие части интерьера. А хуле, просто медбрат оказался каким-то бракованным, и забинтовал вместе с Лукичевым еблом еще и Лукичевы глаза. Каким-то хуйевознает седьмым чувством Лукич все-таки нашел нужный зал, добрался до своего места, которое оказалось в самой гуще мест для поцелуев, и уже к концу рекламного блока даже смог наполовину освободить глаза.

Оглядевшись вокруг, Лукич обнаружил целую кучу разбросанных по сиденьям стаканов с поп-корном и пепси-колой, порадовался такому ахуенному сервису и успел зарядить под кукурузу пару стаканов фирменной настойки, а потом на экране показалась такая губастая телка, что Лукич залип прямо с перевернутой над стаканом бутылкой. В себя Лукич пришел, только после того, как техничка, заебавшись просить его поднять ноги для уборки, в отчаянии пару раз переебала по нему шваброй. Тусовавшиеся у кинотеатра гопнеки еще долго будут вздрагивать во сне и ссаца в постель, вспоминая как вместо потенциальново спонсора из распахнутых дверей вышла какая-то аццки страшная хуёвина, бормочущая под нос что-то вроде «Тварь я дрожащая или это… какивотам… ебаца в коромысло!», и направилась в их сторону, нашаривая что-то в кармане брюк. Откуда ж им было знать, что он в тот момент тупо дрочил на Джоли и не видел ничего вокруг…

А в понедельник весь ЖЭК в массовом порядке ломанулся в церковь, патамушта по всем признакам, близился полный песдец, ужос и конец света. Иначе с какого вдруг хуя Лукич – и трезвым на работу пришёл?! Однако армагездец не наступил ни в понедельник, ни во вторник, и народ потихоньку успокоился, но бдительности терять все равно не решился. А Лукич день ото дня светлел лицом и заебывал всех рассказами про какого-то задрота, который был-был лохом, а потом за несколько дней заматерел и выебал какую-то волшебную тёлку во-от с такими губищами. Типа чем он хуже? А охуевшие частники тупо фтыкали на осиротевшие бутыли с термоядерными настойками в своих руках и провожали тупым взглядом улыбающегося говнососа, который вдруг перестал брать магарычи.

Очистив очередной нужник, Лукич с довольной лыбой замотал шланг и уже собрался ехать домой, как вдруг прямо из цистерны раздалось булькающее «Посто-ой… Лу-уки-ич…». Малость обосравшись, Лукич ломанулся в камыши и попытался закосить там под какого-нибудь ужа, но голос не отставал, и окружал бедного ассенизатора со всех сторон, вибрируя внутри полупустого черепа. Так что пришлось ему таки вылезать обратно и песдовать на звук. По пути Лукич перебрал в уме все толчки, которые очистил сегодня и лихорадочно прикидывал, в каком же из них он не заметил и засосал внутрь какого-то долбойоба, но реальность оказалась еще круче. Оказалось, что никаких волшебных ткацких станков не бывает, все это происки какого-то чурки Бекмамбетова, а вот что бывает – так это она. Волшебная говнососальная машина Лукича. И не песдела она с ним раньше только потому, что через такой пьяный мозг не могла пробица ни одна даже самая волшебная хуйовина. Зато уж теперь… Весь мир перед ними. Да, весь. Да, полностью. Да, и Джоли, заебал тупить. А теперь слушай сюда…

Окопавшись на балконе среди натасканной обожрухами рухляди, Лукич радостно сучил кривыми ногами и потирал руки – тока што подъехавшая скорая с икающими санитарами готовилась везти в морг труп песдопротивного соседа-профессора, который по странному стечению обстоятельств вдрук оказался ещо и злейшим врагом его машины. Сработало! Все, все-е сцуко правда! Ну все, Анжелина, брей жопу. А он еще сомневался, мудак: и когда выслушивал ебанутый план машины, и когда разматывал шланг и вставлял его в окно профессорской квартиры, и даже когда включал насос на реверс… Но все оказалось так, как они ожидали: профессор вернулся домой, а там - инфаркт, конвульсии, песдец. Даже коньки толком отбросить не успел, так и крякнул с полускинутыми. Лукич уже собирался выйти из укрытия и картинно поохуевать над трупом, как вдруг прямо в голове раздался пиздец какой громкий крик, зовущий его к себе со знакомым бульканьем.

Как был – в кальсонах и синей майке под цвет носа, Лукич схватил со стола сумку с инструментом и стартанул к машине, повизгивая на поворотах новыми калошами. Вонючая «ласточка» стояла в соседнем дворе, и Лукич прямиком ломанулсо к ней, и только на самом финише, уже въебавшись в борт кормилицы не привыкшей к новой обуви тушкой, заметил, что почти весь двор заполнен какими-то подозрительными типцами. Которые к тому же ещо и сжимают вокруг них плотное кольцо, перешептываясь о том, что «вот он, сука». «Лукич, спасай бля…» - раздалось где-то повыше мозжечка – «Это эти, как их… ну, чужие, ебиевомать простихоссподи…». В следующую секунду «чужие» с криком ломанулись к ним, и вдруг время вокруг практически остановилось. Руки Лукича почти самостоятельно нырнули в сумку и двор расцвел бликами от разлетающихся вокруг разводных, головочных и просто гаечных ключей, лавирующих среди врага по каким-то гнутым траеториям и вызывающих при столкновении с людьми маленькие фейерверки из взлетающих на свет вставных челюстей, косынок, фетровых шляп и просто кровавых соплей.

А когда Лукич увидел чего натворил и совсем на чуток потерял темп, из-за машины вдруг высунулась рука с зажатым в ней непонятным девайсом «воздух-Лукич», и в следующую секунду время пошло как положено: говносос уже летел куда-то в красивые, в радужных разводах райские ебеня, и какой-то частью затухающего мозга наблюдал крутую дугу, описываемую собственными ногами, и улетающие куда-то фпесду, вместе с мечтами о Джоли, новые калоши… В себя Лукич пришел только в отделении милиции. Чуть приподняв с грязного пола потоптанное лицо, он увидел что-то строчащего в своих документах участкового и целую толпу пенсионеров, наперебой тыкающих в него пальцем и шамкающих разбитыми еблетами. Среди гула голосов то и дело слышались слова «профессор», «говно», «олкаш», «железяки» и «Марьиванна со второво подъезда», а самая бойкая старушка после каждого предложения с криками «У-ух, ирод блять!» порывалась достать Лукича до боли знакомой клюшкой с металлическим набалдашником, но участковый каждый раз одергивал её за пыльную юбку и бабка продолжала свой рассказ, нашаривая в карманах пройобанный в пылу боя валокордин.

Все дальнейшее Лукич почти не запомнил – какие-то люди в белых халатах, привязанные к кровати руки, непонятные слова вроде «деллириум тременс» и более знакомое «белочка», и главное – отсутствие в голове всяких бульканий из-за присутствия в жопе кучи уколов. Следующие несколько дней Лукич провел в местной больничке, и вышел оттуда практически здоровым человеком, со стойким желанием хорошенько наебениться и перевестись в обычные сантехники. Да и соседи аж целых две недели дышали спокойно – никаких тебе концертов по ночам, все тихо… И только предсмертные скрипы разбираемой по ночам старыми пердунами говнососки нарушали ночную иддилию. А пердуны радовались и хихикали – старый пылесос профессора опять не спесдел, и все идет по плану. Скоро мир о них узнает…