Главный инженер завода «Промприбор» Михаил Петрович Веселов пулей влетел в приёмную и увидел такую картину: замдиректора крупной финской компании со своими юрисконсультом и переводчиком сидели возле пустого секретарского стола и скучали. Может быть, они были возмущены, но в силу происхождения и потрясающей тактичности абсолютно не подавали вида. Веселов оставил их более часа назад на попечение Стельки Колбаскиной, а она, вместо того, чтобы распечатать и отдать им на ознакомление договор на несколько миллионов евро, тупо и банально съебалась жрать – 12-00, видите ли. Точно такой же пулей Веселов метнулся в столовую, откуда еще издалека слышался многогласный бабий ржач. Главный инженер обладал охуенной выдержкой, но здесь его терпение лопнуло. Саданув ногой по двери столовой, он прорычал:
- Договор с финнами где? Почему они, черт возьми, торчат одни в приёмной? Что за отношение!
И тут Колбаскина слегка перегнула палку. Ей нравилось слегка подзадоривать Веселова своей тупостью и наглостью, и сейчас она, нагло ухмыляясь и выпучив без того глуповатые глазенки, протянула:
- Михаил Петрович, разве вы не видите, что я кюююууушаю!
- Мне похую, что ты жрёшь! – прорвало главного инженера, - ДУРА ХУЕВА!!! Уёбывай тогда вообще с работы!  

В результате этого Стелька с блуждающим взглядом и почему-то растрёпанными волосами, красная как рак, нарезала какие-то непонятные фигуры по территории завода.
- Всё. Хватит с меня. Ты слышишь, блядь, хватит с меня! Уволюсь. К ебене матери. Уйду. В никуда. Найду работу. Хватит!!! Заебал проклятый упырь – вибрировало, пульсировало и грохотало в воспаленной башке Стельки, за свою невнимательность, неряшливость, небрежное отношение к работе и перманентную рассеянность прозванную Тетёхой.
Тетёхе 21 год, с понедельника по пятницу она просиживает свою толстую задницу в приемной завода «Промприбор», а в выходные ищет на этот кусок окорока охуительных (по ее понятиям) и сногсшибательных приключений, типа объебания в ночных клубах со своими сверстниками, такими же безалаберными, не определившимися в этой жизни долбоёбами. Духлесс нервно курит в сторонке, когда дергающееся в такт пердёжному ритму нервно-паралитическое освещение выхватывает из мутной темноты толстые и плоские сраки, прыщавые морды и выпученные пешки невротъебательских «тусовщиков».
Естественно, она считала себя королевой. И от этого контраст был убойным напрочь – с брошенной ей главным инженером фразой – ДУРА ХУЕВА!!!

Главного инженера еще трясло от праведного гнева, вызванного кричащей пафосной тупостью этой коровы. Исполнительный директор завода, Быстров, понимающе кивал головой, слушая товарища, и щурил пронзительные глаза.

- Миша, - прервал он виртуозный матерный пассаж, относящийся к Колбаскиной, - как думаешь, уволится нахуй?
- Илюха, блядь, уволил бы ее сам давно! Хули ты мозги ебёшь!
- Миша, тут такая ситуёбина, - он достал сигарету и закурил, - ты знаешь сам, что это протеже шефа, равно как и Лизонька Грызунова, пиздопропажа тупая. Я миллион раз говорил шефу, что увольнять их нужно, а он отвечал всегда одно – воспитывай. Хули их воспитывать, взрослые дуры, блядь. Два года не могу этих дур выпереть отсюда. Необходимо сделать так, чтобы эта бестолковая, напичканная амбициями овца сама подала заявление. Сейчас ты ее неплохо подзарядил. Кстати, куда это она съебалась с рабочего места?

Хитрая рожа Быстрова приняла жесткое и холодное выражение, и он принялся металлическим тоном чеканить в телефонную трубку:
- Ну и куда ты пропала, я не понял! Документы не отправлены, договор не сверстан, мне уже выговаривают как нашкодившему пацану. И самое главное – целая делегация финнов сидит прохлаждается в приёмной и ждёт полтора часа, когда им соизволят распечатать договор! Всего лишь рас-пе-ча-тать! Изволь появиться и объяснить свое поведение.

Через некоторое время Тетёха влетела в приёмную. Ошалело посмотрев по сторонам, стараясь не встречаться взглядом с Быстровым, она протянула ему листок с размашистой нервной писаниной.

Быстров хмыкнул, прочитал заявление об увольнении по собственному желанию, смерил Тетёху холодным взглядом и бросил:
- Иди, свободна. Обходной лист заполни.

«Охуенно», - мелькнуло в голове у Быстрова.
Но Быстров еще не понял, как благосклонна была к нему судьба в этот день.
Узнав об увольнении Тетёхи, стеснительная недотёпа Лизонька Грызунова вдруг изобразила протест! Против произвола начальства! Нихуя не разобравшись, откуда ветер дует, она пискнула, сверкнув глупыми глазёнками:
- Тогда я тоже уволюсь!
- Иди к Быстрову, он всё подпишет, - с ядовитой усмешечкой прозудела Тетёха.

И тогда Быстров, вертя в руках два заявления, всё понял. Ему стало ясно, что это подарок судьбы. Такого кайфа он не испытывал с момента покупки нового форестера. Он взялся за телефон, и каждый звонок, каждое слово грело измученную душу директора и бальзамом ложилось на его издерганные нервы.
- Здорово, Петрович! Слышь, я двух дур уволил нахуй. Спасибо, я тоже охуенно рад, гыгыгы. Ставь машину, напою тебя как скота.
- Приветствую, коллега! Поздравь меня, я куриц тупых уволил. Ага, этих самых. Приходи сегодня вечером отмечать. Без машины, автолюбитель хуев.
И так далее, и так далее.

К вечеру всё заводоуправление собралось в уютном ресторанчике, где обычно кормили и поили перспективных партнеров. Быстров, пустив в ход секретные фонды, выставил охуенное количество коньяка, рома, виски, текилы, винища блядь, в общем, качественного бухла. Столы ломились от всевозможной жрачки, Иван Василич отдыхает. Быстров, как тамада, носился от столика к столику, балагурил, улыбался, рассказывал всякие приколы из жизни этих дур, наливал, приносил еще бутылки, потчевал, короче говоря, стремился, чтобы гости как можно быстрее ухуячились до синих соплей и зеленого поноса. Когда поставленная цель оказалась не так далеко, он вышел на сцену и взял микрофон.

- Дорогие коллеги, - сказал он, причем хитрющую его рожу буквально перекосоёбило от распирающих его чувств, - сегодня охуительный день. Мы наконец-то поимели, бгыгыгы, возможность, как бы это поинтеллигентнее выразиться… (набрал воздуха в грудь) … Выпиздить этих тупорылых куриц нахуй! (Аплодисменты, пьяные выкрики «Ура – Быстрову!», «Россия – Чемпион!», «Долой прихлебал!», «Йурег – педораз!). Поэтому, блядь! Тихо, заебали! Поэтому я даю указание всем нажрацца до скотского состояния и ниибёт! Сам я, как вы знаете, не пью, поэтому я немного поиграю для вас. И попизжу.
Кстати, кто это крикнул про Йурега?
- Я, - покраснев как помидор, ответил какой-то молоденький снабженец.
- Правильно выразился, хули напрягся, угага.

Быстров взял гитару, и тут понеслось… Он орал, крыл матом со сцены, визжал и выл, с ужасающим надрывом выхаркивая в зал самые наипохабнейшие опусы, которые знал. После песни про зверскую еблю бомжихи на свалке в куче говна – он слегка утомился, сошел со сцены и закурил. Для жестоко пьяных гостей время закрутилось как обкуренный волчок. Вдруг на сцене снова появился Быстров, а с ним еще басист и барабанщик. И тут случилось страшное. Они стали играть блюзы и рок-н-ролл. Пиздец.

Все столы в почтенном заведении были расхуярены в полнейшую пиздосрань, шторы оборваны, причем верный зам Быстрова чуть не погиб смертью храбрых под наебнувшимся на него карнизом. Дверь высадили и куда-то проебали (её, кстати, потом так и не нашли). На люстре висели чьи-то трусы, в углу кого-то ебали. Снабженцы стульями хуярили друг друга, видимо, что-то не поделили. Толстая и обрюзгшая 50-летняя начальница отдела охраны труда, Степанна, голая плясала возле сцены, тряся обвисшими сиськами. Она тщетно пыталась склонить коллег мужского пола к ебле, потерпела в этом фиаско и наконец ёбнулась на пол, блеванув перед этим фонтаном.
После череды ураганных рок-н-роллов Быстров, утирая взмокший лоб, выдохнул в микрофон:
- Да, блядь, ништяк…- он посмотрел на сильно поредевшую толпу единомышленников, на огромное количество тушек, лежащих без движения на полу, и прибавил – последний танец, хули. Посвящаю этот блюзняк Старой Пелотке, если кто в курсе, - он с досадой махнул рукой, - да вы, скоты, один хуй не поймете. Идите вы нахуй, синятина ёбаная.
Тут он заиграл красивейший медленный блюз, резкие черты лица его смягчились, он мечтательно улыбался, когда выпиливал соло. Во время исполнения блюза для Старой Пелотки оставшиеся в живых бойцы, как гроздья перезрелого винограда, поёбались наземь. Последние ноты Быстров брал, одиноко возвышаясь среди смрадной кучи неподвижных тел, воняющих жутким перегаром и блевотиной.

Он зачехлил гитару и молча, не оборачиваясь, вышел в развороченный проём. На душе у него цвели сакуры и пели райские птицы. Хотелось курить и ебаццо. Жизнь была прекрасна и удивительна. Шел 3-й час ночи.

Большинство участников этого достойного мероприятия очнулись в восьмом часу утра в том же месте, где поёбались на пол. Подкатывала мерзкая тошнота, мутило, головы раскалывались и гудели, шумели и разламывались. А главное, совершенно не представлялось возможным встать и попытаться привести себя в порядок.

В этот момент в изуродованном проёме появился прекрасно отдохнувший трезвый Быстров в белом костюме. Лицо его было чем-то озадачено.
- Шухер, долбоёбы, шеф приедет через полчаса, - сообщил он охуенно радостную весть и учесал в контору.

В приёмной, скромно так в уголку, сидели и чего-то ждали Лизонька Грызунова и Стелька Колбаскина.
- Ну и за каким бесом вы явились? – поинтересовался Быстров, вмиг почуяв неладное.

Несколько секунд молчания и пихания друг друга локтями… Наконец, более бойкая Стелька выдала:
- Мы пришли к Владимиру Семёнычу снова проситься на работу.
- Хихи, - подтвердила Лизонька.
- Тьфу, блядь! – с досадой крякнул Быстров и срочно ушел курить, чтобы не брякнуть в сердцах что-нибудь грубое. Закуривая, он проникновенно прошептал себе под нос бессмертную фразу: «Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить…»