- Ты, Николай, бездарь, - теща прицелилась и щеткой смахнула невидимую пылинку с антикварной статуэтки, - Бестолочь ты.
- Но, мама... - Николай потеребил капор куклы прошлого столетия.
- Тамбовский волк тебе мама. Тыгыдымский конь тебе мама. Даже Воронежский маньяк тебе больше мама, чем я. Ты - наша кара. Не знаю, чем я так прогневала Всевышнего... Не трогай куклу! Она в два раза дороже тебя!
- Мама, я женат не на вас, а на вашей дочери...
- Именно! И это самое ужасное, Николай - дочь я люблю и не хочу навязывать ей свои взгляды на жизнь. Сама-то я довольно спокойно стала бы молодой вдовой.
- Господи, мама, как вы можете такое говорить?
- А что я сказала? Что такого я сказала? Вот почему ей приспичило выскочить за тебя? Какие варианты у нее были! Игорь, например - такой чудесный мужчина! Коммерческий директор крупной нефтяной фирмы. В столице живет! Особняк на Рублевке. Дача в Кусково. Ты бы видел, какие жемчуга он подарил Антонине Петровне, маме Светочки! А ведь Игорь на Светочку даже смотреть не хотел, пока моя дуреха ему не отказала! А что я видела от тебя? Псевдовенецианскую вазу с Малой Арнаутской?! Которую я, как распоследняя идиотка, полтора часа полировала замшевой тряпочкой? Вот скажи мне, Николай, положа руку на сердце - ну почему ты в детстве не играл в футбол?!  

- Мама.. я играл в футбол.. - опешил Николай, - Какое отношение..
- Прямое! - отрезала теща, - Играл он.. Но почему не на железнодорожном полотне?! Что мне с того, что ты гонял мячик в скверике?!
- Это уже слишком, мама! - дежурно возмутился Николай, - Беседа окончена. Позвольте откланяться и покинуть этот музей, по совместительству - террариум!
- И хам, к тому же! - запричитала теща, - Пришел, нагрубил, оскорбил и даже.. Убери руки от стула! Это ампир, позапрошлый век! Вандал! Ты нам с дочерью жизнь загубил.
И теща принялась остервенело тереть замшевым лоскутом подлокотник, оскверненный прикосновением зятя.
- Тьфу ты! Ну не было там старинного кувшина времен династии Тумбу-Дук, мама! С черной мамбой внутри. Желательно - вашей современницей! Не угодишь на вас! - Николай махнул рукой и, печатая шаг, вышел из квартиры тещи.
- Бестолочь! - успела каркнуть теща прежде, чем дверь захлопнулась.

На пляже никого не было. Николай снял рубаху, завернул штанины до колен и побрел по кромке воды.
- И то ей не так, и это ей не так, - бормотал он, - Достала, старая перечница. Да, я не Билл Гейтс. Не Борис Абрамович. Да, жаль! Зато я и не Раскольников. Что особенно жаль! А между прочим.. Ай! Блин! Это еще что такое?

Николай нагнулся, разглядывая странную вещь, на которую он секунду тому наступил босой ногой. Подцепил указательным пальцем торчащую из песка остроконечную ручку, потянул - и вот в его руках оказалась покрытая водорослями, песком, ракушками и зеленым налетом.. медная лампа.
- Фигассе! - сообщил Николай лампе, - Ты что такое? И почему валяешься тут бесхозно? Ты, часом, не старинная?
Лампа Николая проигнорировала.
- Ладно. Раз такое дело - пойдем ко мне домой. Там тебя и рассмотрим, - решил он.

Через час Николай сидел в своей гостиной, с чашкой кофе в одной руке и сигаретой в другой (жена уехала в командировку на три дня и он мог позволить себе роскошь курить в квартире), разглядывая странную находку, аккуратно установленную на газете, в центре журнального столика.
- Нет, - заметил он наконец, - В таком виде ты совершенно никуда не годишься. Тебя в порядок привести надо. Ну-ка, пожалуйте в ванную!

Очищенная от песка и водорослей, отмытая от налета, лампа смотрелась гораздо симпатичнее.
- А теперь - полировка! - возвестил Николай и потряс перед носом лампы фланелевой тряпочкой, - Сейчас ты у меня заблестишь.

И он незамедлительно принялся осуществлять угрозу. Но стоило ему провести тряпочкой по выпуклому боку лампы каких-то три-четыре раза, как та завибрировала, нагрелась и раздраженно забурчала. От неожиданности Николай выронил лампу, а сам отскочил назад. Сосуд мягко шмякнулся на ковер и из носика повалили густой фиолетовый дым, собрался под потолком в бесформенное облако, полыхнул ярко, плавно опустился на диван - и сформировался в могучего черноволосого дядьку восточной наружности, одетого в красные шаровары и зеленую безрукавку. На ногах у дядьки красовались мягкие остроносые туфли, а на голове - зеленая чалма. На лбу его, между чалмой и переносицей, мрачно мерцала синяя девятиконечная звезда.

- Салям алейкум, сиятельный! - поклонился дядька ошарашенному Николаю и вольготно развалился на диване, - Какие три желания может исполнить этот недостойнейший из джиннов для своего повелителя?
- Джинн? Желания? Повелитель? - Николай закрыл глаза, потряс головой и осторожно открыл левый. Джинн по-прежнему сидел на диване. "Глюк", - подумал Николай, - "На солнце перегрелся"
- Бухарский джейран тебе глюк, сверкающий! - отреагировал дядька, - Я не чувствую в воздухе неповторимого аромата анаши, поэтому не вижу оснований уподабливать глюку этого ничтожнейшего из джиннов. Так что будет угодно моему повелителю?
- Схожу с ума, - констатировал Николай, - То-то теща обрадуется. Ладно, почтенный, уговорил - хоть в бреду побуду повелителем. Значит, три желания? Любые?
- Три, - кивнул джинн, - Любые.
- Тогда вот что.. Хочу особняк на Рублевке! - загадал первое желание Николай.
- Слушаю и повинуюсь, повелитель, - джинн кивнул и, с легким хлопком, растворился в воздухе.

Джинн довольно оглядел свою работу - дворец вышел на славу. Сарай-замухрышка с громкой кличкой "Тадж-Махал" рассыпался бы в прах от зависти, доведись ему оказаться рядом с великолепным творением джина.
- А откуда подрядик, дружок? - раздался из-за спины джинна насмешливый мужской голос, - Или мы тут сами себе господа? Хотим - строим, хотим - в фонтанчик мочимся? И хозяин нам уже не указ?
Джинн обернулся - в десятке шагов стояла группа мужчин с неприятными лицами. Один из них, высокий, широкоплечий здоровяк и обратился к джину.
- Как смеешь ты, ничтожный, вести такие речи в присутствии верного слуги сиятельного владыки, да утроит Всевышний годы благоденствия его! - возмущенно взревел джинн.
- Что же ты сразу не сказал? - усмехнулся здоровяк, - Самого сиятельного владыки Даутроит? Эти в корне меняет дело! Антон, вызывай бульдозеры. Ребята, за дело...

Джинн материализовался на диване около полуночи, чуть не до смерти напугав задремавшего в кресле перед телевизором Николая. Выглядел джинн.. нездоровым. Звезда на лбу казалась искаженной из-за здоровенной шишки, а под правым глазом, в тон звезде, цвел совершенно бесподобный синячище
- Можно въезжать? - неуверенно осведомился Николай.
- Прости, повелитель, - джинн сокрушенно покачал головой, - Не смог я.. Подряда у нас нет, понимаешь, сиятельный? Может, в другом месте построить, а?
- В другом? - Николай почесал затылок, - Можно и в другом. В Кусково, например. И не надо дворцов - так, летний домик. Этажика на два.
- Летний? На два? - джинн просиял, - Раз плюнуть, величайший! Слушаю и повинуюсь! - джинн кивнул и, с легким хлопком, растворился в воздухе.

Джинн несколько раз облетел вокруг опрятного двухэтажного домика, окруженного прекрасным садом, и приземлился напротив ворот.
- Вах, чудесно! Вах, изумительно! - поцокал языком он, - Ай, мама дорогая!
- Эй, чурка! - раздался из-за спины джинна хриплый юношеский голос, - Закурить не найдется?
Джин обернулся - неподалеку стояла многочисленная группа подростков. Все они были одеты в разного типа и покроя черное, все острижены налысо. Один подросток стоял на шаг впереди остальных и сверлил джинна недобрым взглядом. Наученный прошлым опытом, джинн решил ответить учтиво:
- Чего желает солнцеподобный от ничтожнейшего из ничтожных, да не увянет вовеки свежесть лика твоего?
- Фигассе, пацаны! - подросток повернулся к своим компаньонам, - Чурка-то голубой, в натуре. Под меня подкатывается. Пацаны, даешь Россию без голубых и чурок!

На сей раз Николай лишь вздрогнул, когда джинн возник на диване. Выглядел он куда хуже прежнего - расплющенная ударом чего-то тяжелого, шишка на лбу напоминала лопнувший перезревший инжир. Звезда превратилась в подобие раздавленного катком осьминога и покрылась белесой паутиной трещин, на левой скуле красовалась великолепнейшая гематома, а правый глаз совершенно заплыл.
- Не смог, всемогущий? - участливо поинтересовался Николай. Джинн виновато развел руками:
- Странное что-то творится под небом. Чудеса стали поводом для рукоприкладства.. Ох, проклятая печать! Кабы не она...
Джинн красноречивым жестом оторвал воображаемому кому-то воображаемое что-то, раздавил это что-то в кулаке и с наслаждением слизнул с запястья потекшее из кулака нечто. Николай поежился и предложил:
- Ты бы отдохнул, любезный? Сил бы набрался...
- Спасибо, о заботливейший из заботливых! - легко согласился джинн, - Вздремну я немного, пожалуй. Нехорошо мне..

Он осторожно коснулся раны на лбу, зашипел от боли, потом медленно развоплотился и втянулся в носик лампы. Николаю показалось, что на тающем лице джинна появилось выражение полуосознанного осенения. Какое-то время из лампы доносились шум и ворчание - джинн устраивал поудобнее свою ушибленную субстанцию. Наконец, наступила тишина.

Николай достал из бара стакан, бутылку коньяка, налил и уселся в кресло, задумчиво глядя на лампу.
- Нет. Разумеется, нет - заявил он в пустоту, - Нет в мире такого чуда, чтобы из Кольки Баранкина сделать Борьку Абрамовича. Родился Колькой - Колькой и помрешь. Чудо в том, чтобы не раньше тещи. Так-то, Колян!
- Колян-джан, а, Колян-джан? - позвал вдруг джинн заискивающим голосом, - Сиятельный, потри лампу? Я тебе еще третье желание должен... Теперь точно получится!
- Не.. Не надо, джинн-джан, - в тон ему ответил Николай, - Я, может, и не Билл Гейтс, но и не полный кретин, знаешь ли. Сказки читал, фантастику.. Стругацких, опять же.
- О свитках мы с тобой тоже поговорим, о мудрейший! - голос джинна источал патоку, - И танцовщицы, и вино. Потри лампу, повелитель!
- И не подумаю. Говорю же - грамотные, читали. И про великого Сулеймана, и про Печать Повиновения. И про то, что обычно делают избавившиеся от Печати джинны с выпустившими их на волю. Хватит с меня демона-тещи. Двоих Боливар не вынесет. Думаешь, я не заметил, что Печать потрескалась, джинн-джан?
- Потри лампу! - зарычал джин, - Хуже будет! Потри, бестолочь!
- Ах, бестолочь? - переспросил Николай и веселое бешенство заплясало в его глазах, - Потереть, говоришь? Ну, потерпи, любезнейший! Знаю я одну любительницу антиквариат протирать!

И Родион принялся аккуратно запаковывать лампу в подарочную бумагу...