Высоко - высоко – на маленькой площадке на самой верхушке Empire State Building, куда имели доступ лишь техники-смотрители, сидели Иккал и Амстер. Они ждали начала и, коротая время, занимали друг друга всяческими историями из своего богатого опыта. Изредка то один, то другой посматривали на небольшой усечённый конус зелёного стекла, внутри которого плавали какие то звёздочки – то вспыхивая, то пригасая, словно кубик был обжит целым стадом сумасшедших светляков. Скорее всего то, что они видели, не удовлетворяло друзей, и они продолжали свой пустой трёп.
 
-- Слушай, Кал, -- Амстер прекрасно знал, как раздражает его товарища непрезентабельная кличка, -- я тут недавно наблюдал интересный случай....
Он почесал левым глазоногтем преносицу и расправил перепончатые крылья.
--- Короче, живёт где-то под Тамбовом мальчик. Ну, назовём его Толя....хотя, по моему, он Петя или Вова, но не в этом дело....И вот этот отрок шустрит по балконам - там бельецо или скажем продукты какие годные к продаже – всё подбирает, говно этакое. Уже год в колонии оттрубил...и вообще он олигофрен, по- моему, хотя я не силён в том, чтобы отличать дебилов от недебилов, ты же знаешь....Я только добро от зла отличаю....

Амстер поскрёб жёлтым когтем одной из рук конус зелённого стекла, полный светлячков, и отложил его – по всей видимости пока всё ещё не было видно ожидаемого результата.

--- нда;....так вот этот Толя-Петя-Вова как-то постепенно начал чувсвовать ужасное беспокойство и ничто его не брало - ни водка, ни драки, ни даже редкие связи с неумытыми односельчанками. И вот живёт он в этой депрессии, хотя он и слова такого в жизни не слышал, и продолжает по мелочёвке тянуть всё, что плохо лежит...И как-то раз залезает он в квартиру и попадается ему скрипка. Ну вот....что уже пора ? – Амстер увидел как Иккал всматривается в конус, но ответа не последовало и он продолжил --- ...и как он эту скрипку в руки первый раз взял так уже и положить не смог. Стал играть, да как....Играет, значит, этот пацан на ворованной скрипке день, играет два, играет неделю....И всё лучше, да лучше. А сам – даже нот не знает....

Иккал встал, расправил широкие, покрытые рыжей шерстью плечи, и потёрся рогом о чешуйчатый хвост. Он, в отличии от своего приятеля, был медлителен и меланхоличен. Зевнув во все свои сорок восемь зубов, он лениво посмотрел сверху вниз на Амстера, -- Ну и в чём соль-то ?...Ну, начал он на скрипке играть...сразу беспокойство ушло, ты же к этому подводил...ну а соль-то в чём ?

Амстер облетел вокруг Иккала и сел ему на плечо.

-- Нетерпеливый ты, Кал, однако...а соль в том...что через месяц он играл на всех свадьбах и днях рождения, через два его случайно услышал один кадр из филармонии и стал его двигать и толкать вперёд, и никто не мог объяснить отчего он вдруг заиграл....А этот Толик, ну, или Вовик, как день не поиграет, так такие у него мигрени начинались, что хоть святых выноси...ну хуже чем ломки у подсевшего на чёрное. Изучали его, изучали..и нашли, что у него в мозгу опухоль выросла, что твой кулак.

Амстер кивнул на свой маленький жилистый кулачок, покрытый колким волосом.

-- И эта опухоль надавила на какие то центры в мозге..или в мозгу ?....Кал, как правильно ? ..и, надавив, вызвала такие интересные реакции. И только звуки скрипичной музыки могли останавливать её рост...ну, там в этот...в резонанс с ней...входили что ли. Вообщем, теперь пацан хочешь – не хочешь, а должен каждый день играть на скрипке, чтобы опухоль не росла...и каждый день всё дольше и дольше...вот я и думаю, что через какое-то время ему придётся всё своё время проводить за игрой на скрипке....интересная Спираль, ты не находишь ?

Иккал перeвёл задумчивый взгляд небесно синих глаз на стекляный конус и кивнул.

-- Да Спираль, как Спираль. Сам же их крутишь – знаешь как бывает...Ты мне лучше скажи, Амстердам (Амстер очень гордился своей кличкой и даже прибавил к ней слово ''Новый''. Он сам долго и упорно нёс её в массы демонов, пока не добился, что на Втором Уровне его стали звать Новый Амстердам или просто Новый) долго нам ещё тут загорать ? – Иккал стукнул шипастым хвостом. Слово загорать он употребил намеренно – во–первых была глубокая ночь, а во-вторых минус пятнадцать по Цельсию. Раздражённо он потряс конус, но звёздочки продолжали мерцать и гаснуть, показывая, что Критическая Масса ещё не достигнута, и с точки зрения Высшего Закона задание не может быть выполнено.

В это же время, но в Ватикане.

Папа подошёл к огромному, во всю стену, окну, выходящему на утреннюю залитую январским холодным светом площадь Святого Петра. Голова раскалывалась от вчерашнего, да и возраст давал себя знать. Положив всю свою жизнь на достижение положения Главнейшего среди главных, ему пришлось забыть о здоровье и о вере (которая по-началу, в далёкие детские годы, действительно имела место быть), пришлось отказаться от семьи и от любви и, постоянно проповедуя заплесневелые догмы, не веря ни в бога ни в чёрта, он просто устал.

Тяжёлым горячим лбом Папа прислонился к холодному стеклу, и ему стало легче. Он застонал и, не глядя, протянул назад руку. Подскочивший к нему расторопный юноша в красном длинном балахоне певчего, похожий на красавчика гомосексуалиста, с копной соломенных волос и губами бантиком, поднёс Папе блюдце с кокаином, аккуратно поделенным на две широкие линии заботливыми руками.

Папа вынул откуда-то тонкую трубочку и вдохнул горький порошок. Сначала в левую ноздрю, а потом, подмигнув певчему, в правую. В голове прояснилось. Постепенно тяжесть ушла, и Папа, повеселев, ущипнул красавчика за заднее место, причём тот сделал вид, что его это смутило. Жизнь налаживалась. Папа позвонил в специальный колокольчик, и в опочивальню вбежало несколько послушников. Все они, как на подбор(это и был очень тщательный подбор), были светловолосы, худы и пухлогубы.

Папа подбодрил себя хорошим глотком ''Black Label'' – ибо ничто не может сравниться с хорошим глотком виски в раннее утро после бурной ночи – и хлопнул в ладоши. По хлопку все вбежавшие юноши скинули длинные хитоны и закружились голышом вокруг престарелого первосвященника. А он, хохоча словно русалка и махая белой и безвольно слабой рукой, осенял их крестом пока вся группа не завалилась на исполинских размеров кровать....

В этот момент в Нью Йорке, на крыше Empire State Building.

Иккал вгляделся в конус, где все звёздочки – светлячки, приняв сложную фигуру, напоминающую две закручивающиеся линии хромосом, зажглись ярким оранжевым светом. Амстер уставился в конус всеми своими глазами на выкате и заверещал – Пора ! Кал, ей-ей пора, полетели ! – и, вспорхнув с плеча товарища, сделал весёлый умопомрочительный пируэт в воздухе.

Иккал медленно поднялся. Действительно, было пора. Конус ясно показал, что Критическая Масса Мрази достигла уровня когда всё живое должно было быть уничтожено. Но он медлил. Несмотря на то, что этот мир был слишком примитивным (впрочем, будь он посложнее, никто бы не послал демонов всего лишь Второго Уровня на замерения Критической Массы) и недобрым, полным зла и несправедливости, но ведь они, несчастные, населяющие этот мир, не виноваты...они же ещё все как дети, как этот малец, о котором рассказывал Амстердам – Толя-Петя-Вова...они не знают, что творят – они не виноваты, что на их слабых душах паразитирует опухоль, а они ей угождают игрой же....

Но тут мысли Иккала, кстати никогда ему доселе несвойственные, были прерваны Амстером который, несмотря на свой маленький размер, был неплохо подготовлен для подобных заданий. Амстер взлетел под самую Луну и дунул оттуда смертоносным огнём, сметая сразу половину Северной Америки в закипевший Атлантический океан. Иккал вздохнул и поднялся в воздух, чтобы облететь Землю и закончить акцию – Конец Света по протоколу за номером двести одинадцать с достижением Критической Массы Мрази по уровню два.