Я перечитывал «Робинзона Крузо», когда в комнату заглянул отец. Не люблю, когда мешают читать, но что-то в его лице было такое, что посыл нахуй застрял в горле. Озабоченное оно было, лицо, и еще серьезное.

- Что-то случилось? – вежливо спросил я, а про себя мелькнуло: только бы не война!
- Леш, мне с тобой поговорить надо, - отец прошел в комнату и тяжело опустился на диван. – Мать просила.
- Валяй, - как можно равнодушней сказал, хотя внутри все сжалось. Неужели Елизавета Викторовна проболталась, что я дрочил на нее? Я же просил…
- У тебя женщина были?
- В смысле? – от сердца отлегло и стало легче дышать. Значит не война и не Елизавета Викторовна.
- Ну, женщин ты... это…
-Еб? – пришел я на помощь.
-Ага! – отец улыбнулся и, наконец, расслабился.
- Нет пока, а что?
- Ну, вот мы с матерью решили что пора.
- Я не против, в принципе, а кого? – сам пальцы скрестил, чтоб Елизавету Викторовну.
- Я сейчас! – отец подорвался и выскочил из комнаты. 

Минут через пять он, наконец, появился в дверях, раскрасневшийся весь и с резиновой куклой в руках.
- Вот! С матерью вчера купили!
- Здорово…
- Нет, ты посмотри! И пизда есть, - он раздвинул кукле ноги и продемонстрировал ядовито-розовую дырку. – И жопа! И рот!

- Ага, - я засунул палец в резиновый зад. Жопа действительно была.
- Все как у настоящей!
- А душа? – не удержался я от сарказма. Все-таки могли бы и с Елизаветой Викторовной договориться.
- Да ладно тебе, смотри! – с этими словами родитель стянул треники до колен. Вместе с трусами. Хуле делать, я уставился на отцовский хуй. Он был несколько кривой, дугой небольшой под конец. Такой линейкой хуй померишь правильно. Хотя если рулеткой, то можно.

- Берешь ее вот так, - батя положил куклу на диван и плюнул ей на пизду. – Плюешь для смазки … и … - Отец с размаху засадил искусственной шлюхе и больше не говорил. Только дергался и мычал. Наконец он задергался быстрей, шумно выдохнул и сдернул с хуя резиновую блядь.
- Видел? – отдышавшись, продолжил отец.
- Угу.
- Теперь ты давай.

А чего мне оставалось? Не в грязь же лицом. Стянул шорты, плюнул, как учили, размахнулся и … промахнулся.
- Ты рукой, рукой помогай. Тут опыт нужен.
Направил член в синтетическое лоно и …

Там было мокро все от папкиной спермы и еще на удивление узко. Кулак пожестче, конечно, но ощущения совсем другие. Хорошо батя надул, хуле там, плотненько. Я зажмурился, представил Елизавету Викторовну и практически сразу кончил. Вытащил хуй, весь перепачканный спермой, и, обессиленный, сел на стул.
- Молодец, настоящий мужик, - похвалил отец. – Ты это, писюн то оботри, вишь как перепачкался. Мать! Полотенце Лешке принеси!

В комнату вошла мать, улыбаясь протянула мне полотенце и погладила по голове. Затем посмотрела, как я вытираю хуй, взглянула на отца и улыбка слетела с лица.
- Вы что, без резинки ее перли?
- Так она сама резинка, - чувствуя себя настоящим мужиком, попытался схохмить я.
- Ну ладно Лешка, пацан совсем, а ты? Скотина! – с этими словами она выхватила из моих рук обсифаченное полотенце и ебнула им по батиному лицу. – Козел! Последние мозги пропил! У тебя ж гепатит! Ты … мне… ребенка … сука!!! – и снова хлестать.

Внутри у меня все похолодело. Гепатит бля! Мой отец ебанный гепатитчик! А теперь и я! Хуй сжался в горошинку, на глаза навернулись слезы. Захотелось тоже ебнуть папаше, только не полотенцем, а чем-нибудь потяжелей. Под руку попалась только кукла, я схватил ее за ноги и ударил что есть мочи.

- Мудак! Ненавижу тебя!!! – орал я и бил сука, бил.
- Леша, Лешенька, успокойся, - мать схватила меня за плечи и попыталась остановить. – Мы пошутили. Леш, ну все, все, хватит.
- Чего? – От неожиданности я выпустил куклу, та ебнулась об стену и замерла кверху жопой.
- Пошутили бля, - отец выглядел на редкость недружелюбным. Он отер ладонью лицо и продолжил: - Все она бля!
- Я как лучше хотела, - мать была явно смущена. – В общем, мы … ну я и отец … Леш, ты предохраняйся обязательно, если будешь кого … хорошо?
- Ага, - пустота такая во всем теле образовалась, я снова сел на стул. – Хорошо.

И предохраняюсь. Даже дрочу и то в гондоне. Бред, конечно, но ничего с собой поделать не могу. Воспитание иначе не позволяет.