Военный переводчик – это не просто умение переводить буквы с одного язык на другой. Это – образ мышления, система ценностей и склад личности, причем практически уникальный вследствие своей парадоксальности. Парадоксальность содержиццо уже в самом названии этой уникальной профессии – с одной стороны «военный», что подразумевает дисциплину, умение ходить строем в колонну по три и некоторый долбоебизм. С другой стороны – «переводчик» - профессия тонкая, интеллектуальная, я бы даже сказал отчасти творческая. Сочетание системы военных ценностей и творческой расхлябанности в одном индивиде неизбежно приводят к внутреннему конфликту, вследствие чего настоящим военным переводчиком может стать только личность цельная, не склонная к
шизофрении, с очень крепкой печенью. Печень нужна для того, чтобы справиццо с избытком алкоголя, в котором вышепоименованный творческо-военный индивид вынужден топить избытки негативной ментальной энергии, образующейся при вышеописанном внутреннем конфликте. 

Воспитание военного переводчика – очень тонкий и сложный процесс, занимающий пять лет. Как правило, к третьему году обучения бОльшая часть
обучаемых не выдерживает перманентного гнета внутренних противоречий, в результате чего скатываеццо либо к одному, либо к другому полюсу. Первые начинают интересоваццо тактикой, огневой подготовкой и устройством противогаза, напрочь теряя при этом способности к изучению гуманитарных наук. У вторых верх берет гражданская расхлябанность, и они к ипиням покидают ряды несокрушимой и легендарной – те, кто поумнее – сразу, наиболее тупые – за полгода до получения диплома. И лишь треть от начального количества курсантов становяццо истинными военными переводчиками. Про таких людей я уже немного рассказывал в первой части «Трудностей перевода». Теперь хочу рассказать о тех, кто так и не смог гармонично сочетать в себе единство и борьбу двух противоположных начал.

СЛАВИГ

Славик Тараман относился ко второй категории – т.е. великолепно усваивал гуманитарные дисциплины, однако все, что так или иначе было связано с дисциплинами военными, внушало ему инстинктивное отвращение и поэтому шло наперекосяк. Началось все с того, что при самой первой раздаче формы Славику, тогда еще, как и все мы, зеленому душаре, афганки не хватило, поэтому прапор, порывшись на складе, отыскал ему комплект формы старого образца – с галифе и блестящими пуговицами (в такой, наверное, еще Василий Теркин отжигал). Видимо, этот продукт модельеров совеццкой оборонки навсегда определил дальнейшее отношение Славы ко всему военному. Чтобы не загружать фтыкателя буквами, приведу только пару примеров.

…Полковник Живаго, преподаватель тактики, грозно оглядев притихшую аудиторию, выбирает в журнале жертву. Тактику никто, кроме ефрейтора Романцева не знает, но ефрейтор Романцев полковнику Живаго не интересен, а интересен ему Славик Тараман, который с начала полугодия еще не разу не появлялся на семинаре по этой ненавидимой им науке под предлогом стояния в нарядах, прохождения обследования в санчасти и т.п. Подслеповато щурясь на гламурные завитушки почерка взводного журналиста, полковник Живаго провозглашает:

- А доложит нам особенности построения полка, усиленного дивизионом ПВО… доложит курсант Парашан!!! – Славик понимает, что речь идет о нем, но цепляеццо за призрачную надежду – вдруг Живаго заебеццо разбирать его фамилию и найдет себе другую жертву. Но нет, Живаго упорен, Живаго – настоящий, сцуко, полковник:

- Курсант Мороман!!! Не, Шароман… А, во, курсант Тарарам!!!

- Товарищ полковник Фрамуго, моя фамилия – Тараман, - оскорбленно говорит Славег.
Полковнег бесиццо, брызжет слюняме и объявляет Славеку три наряда вне очереди, о чем немедленно отправляет его доложить начальнику курса. Славег довольный покидает аудиторию.

Экзамен по ЗОМП (Защита от Оружия Массового Поражения). Славик – дежурный по этажу, что подразумевает массу функций – принести и развесить карты и плакаты, ОЗК и противогазы, индивидуальные аптечки – короче, всю ту паибень, которая так необходима для того, чтобы проверить глубину знаний по изучаемому предмету.

Славик, понятное дело, на все это дело забивает – стоит и зубоскалит в курилке возле учебного корпуса… Начало экзамена. В аудиторию входит полковник Рудь по прозвищу «человек из эпицентра». Командую: «Встать! Смирно!». Докладываю, что взвод к сдаче экзамена по ЗОМП готов. Лицо этого профессионального военного, похожее на поюзанный противогаз образца 1914 года, медленно наливаеццо нездоровой краснотой, когда он видит пустые стены. Надорванным хриплым басом полковник орет:
- Почему аудитория не подготовлена к экзамену!!! Дежурный!! Где реквизит!!?!?!

В класс врываеццо Славик в своих бессменных галифе и лихо докладывает:
- Товарищ полковник, курсант Реквизит по Вашему приказанию прибыл!!!
Полковник бледнеет:
- Вы… это… кто???

- Курсант Реквизит, дежурный по пятому этажу учебного корпуса!!! – следует столь же бодрый ответ. У полковника в мозгу происходит конфликт программного обеспечения, несколько минут он тупит, потом командует:
- Отставить смехуечке!!! Курсант Реквизит, раздать экзаменационные билеты!!!

ГЕША

Геша Романцев относился к первой категории – после второго года обучения он понял, что больше всего в жизни его интересуют танки, боевые построения подразделений вероятного противника, а также Устав Гарнизонной и Караульной Службы, который стал настольной книгой Геши, заменив собой учебники и словари английского языка. Вследствие вышеупомянутых изменений Гешин интеллект, и без того не очень выдающийся, резко упал до уровня неандертальца, по всем языковым дисциплинам средний балл стал составлять 2,1, зато отцы-командиры поощрили рвение курсанта Романцева в изучении воинских дисциплин внеочередным званием «ефрейтор».

По ночам Геша видел красивые сны, где он в титановом бронежилете с кучей медалей «за героизм посмертно» скачет на врага впереди танкового батальона на боевом механизированном коне с активной броней и улучшенными тактико-техническими характеристиками, сжимая в одной руке именную шашку, а второй паля по супостатам из именного же станкового пулемета, врученным ему лично в руки за геройство самим министром обороны…. Иногда в Гешиных снах сквозь дым и копоть сражений, а также грохот взрывов и визг трассирующих пуль, пролетающих в миллиметрах от его головы, доносился хруст осколков девичьих сердец, навсегда разбившихся при виде героя, но Геша особо не заморачивался, ибо не к лицу будущему народному герою заморачиваццо по такому никчемному поводу – вот совершит он предназначенные ему подвиги, и женсчины сами штабелями сложаццо у его запыленных берцев.

Все бы было хорошо, однако способности к изучению иностранных языков у Геши падали пропорционально росту успехов на поприще военных наук, столь необходимых будущему спасителю отчизны.

К четвертому курсу преподавать нам речевую практику английского (основной языковой предмет) пришла мадам Авербах – интеллигентка в сотом поколении, фанатка своего предмета, дедушка которой был личным проктологом Ленина и Сталина, а деццтво прошло в одной песочнице с Майей Плесецкой. Совершенное знание языка сочеталось в ней с некоторой рафинированностью, граничащей со снобизмом – нас она называла не иначе, как «господа юнкера», что нам, привыкшим больше к обращениям отцов-командиров типа «бабуины тормозные» или «орлы неебаные», льстило чрезвычайно. Однако было ей уже порядком за 80, что слегка отразилось на ее нервной системе – не теряя ясности рассудка, стала она нервной и запросто могла переебать клюкой поперек спины, если видела, что «господин юнкер» откровенно тупит или пытаеццо наебать ее с невыполненным домашним заданием.

На очередном уроке речевой практики, решив улучшить наши навыки аудирования, а заодно приобщить к национальной культуре страны изучаемого языка, бабужко вслух и с выражением читало нам пендосскую национальную сказку про хитрожопого кролика, в то время, как мы, нагло пользуясь ее старческой близорукостью, вовсю судорожно готовились к семинару по тактике (я до сих пор с содроганием вспоминаю эту науку и людей, которые ее преподавали). Нормальный человек тактику выучить не в состоянии, поэтому мы в срочном порядке писали шпоры и пытались понять хотя бы в общих чертах, о чем говорить, если вдруг вызовут.

Геша Романцев, как уже было сказано, нормальным человеком не был (внеочередное звание «ефрейтор» просто так не даеццо!!!), поэтому тактику знал досконально, и теперь пытался понять, о чем же с таким пафосом и выражением вещает бабужко Авербах.
Между тем, бабужко, закончив чтение, решила проверить, усвоили ли мы то, что она только что нам прочитала на своем великолепном английском:

- Господа юнкера, вы поняли все, что я прочитала?

Господа юнкера, углубленные шопесдетс в боевые построения механизированной дивизии армии пендосии в обороне, конечно же, все поняли (хуле, к четвертому курсу английским мы уже владели почти свободно), однако, вопрос бабужки гнусно проигнорировали, поскольку он показался неуместным и даже нескромным. Один лишь Геша проявил некоторую озабоченность «Дэн, про что, а?», - спросил он меня, пихая в бок. «Отвяжись нах!!», - вежливо посоветовал я ефрейтору.

- Господа юнкера, кто из вас мне в состоянии хотя бы в двух словах пересказать сюжет того, что вам только что было прочитано? – в голосе у бабужки появилась дрожь.

Господа юнкера по-прежнему фтыкали в тактику. Геша уже заметно занервничал: «Дэн, ну скажи, ну чего тебе стоит?». «Пошел нахуй!!» - последовал очередной вежливый отказ с моей стороны.

- Господа юнкера, вы хоть поняли, про кого сказка? Вы знаете, кто такой rabbit? (собсно, кролик, про которого и была сказка – прим. пер.). – бабужко, будучи на грани истерики, со всей силы хряснуло клюкой о ближайший стол.

- Дэн, кто??? Дээээн, ну скажи, а??? – Геша реально заебал, поэтому я решил прийти парню на помощь:
- Крокодил это… Отвяжись только к ипиням…
- Спасибо, брат! – Геша поднял руку. Бабушко, увидев, Гешин энтузиазм, решила поощрить его:
- Гешенька, я всегда говорила, что усидчивость и терпение – это главное!!! Скажите же всем, кто такой rabbit, и пусть им станет стыдно.
Геша встал, и победно всех оглядев, брякнул:

- Крокодил!!!!

Последовало дружное «бугога», а бабужко выпучило глаза и стало хватаццо за сердце… Геша, осознав, что я его гнусно наебал, уставился на меня взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Ситуацию надо было исправлять.

- Геша, я пошутил, йопта!!! На самом деле – бегемот!!!

Ефрейтор Романцев, за два года ефрейторства выработавший некое подобие командирского голоса, скомандовал «тихааа!!!», и после того, как «бугага» слегка стихло, проникновенно глядя бабужке в глаза выдал:

- Стефанида Владиленовна, ну вы же понимаете, что я пошутил, чтобы привлечь к уроку внимание некоторых обучаемых, которые сейчас вместо английского готовяццо к тактике, - Геша выразительным взглядом обвел притихшую группу. Неужели вы могли подумать, что я, учась на четвертом курсе ВУЗа, который готовит лучших переводчиков страны, не знаю, что RABBIT – ЭТО БЕГЕМОТ!!!

Бабужко отпоили валерианкой только через час. Ефрейтор Романцев тайно меня возненавидел (тайно – это поскольку я все-таки был сержантом, и открыто меня ненавидеть Геше было не положено по уставу), но об этом в следующей части.